Встреча с А. И. Солженицыным на судиславской земле

В. Т. Мамонтов

Летом 1994 года А. И. Солженицын, возвращаясь из США, в России проезжая из Владивостока в Москву, сделал остановку в г. Костроме, т.к. в сороковые годы он учился в г. Костроме в Ленинградском артиллерийском училище. Он решил посетить д. Гусево Судиславского района, где он был на проведении учебных стрельб. Мне позвонили из администрации области о его визите, но предупредили, что едет с сыном Ермолаем без сопровождения.

Я встретил его на границе района, так как знал номер автомашины, на которой он ехал[*]. Он вышел из машины, поздоровался со мной за руку и сказал, что он просил, чтобы его никто не встречал и не сопровождал. Тон его был строговат. Тогда я передал ему привет от Борисова Авенира Петровича[**]. Он очень удивился и спросил, откуда я его знаю. Я ответил, что это мой учитель истории, «который на уроках рассказывал о Вас»; это было в Сосновской средней школе[***]. Авенир Петрович был в своё время репрессирован. Александр Исаевич сразу сменил тон и сказал, что в своё время он помогал материально Авениру Петровичу в обеспечении его лекарствами. После этого спросил меня: «Куда поедем?» Я сказал, что деревни Гусево уже нет, и пригласил его посетить захоронение М. Я. Диева в с. Ильинское. Он ответил, что знаком с его просветительскими трудами и с удовольствием согласился на поездку.

Приехав в Ильинское и подойдя к могиле о. Михаила Диева, он с удивлением увидел букет свежих полевых цветов. Я сказал, что люди, проживающие в с. Ильинском, и их дети чтут память своего земляка. Этот факт очень растрогал Александра Исаевича… После этого он обратился к сыну: «Ермоша, принеси-ка мне фуражечку, мы тут погуляем на свежем воздухе».

Когда шли по деревне, в одном из домов в открытом окне я увидел, что кто-то читает книгу, держа её в руке так, что была видна только рука и открытая книга. Я шутливо обратил на это внимание Александра Исаевича и сказал: «А вдруг он читает “Архипелаг Гулаг” и выглянет в окно и увидит Вас!» Он шутку принял, рассмеялся, а потом задумчиво сказал: «Раз люди читают книги — это хорошо…»[****].

Мы прошли на край поля, на котором был посеян горох, и как раз было цветение. Белое от цветов поле, колыхаясь под ветром, произвело на него сильное впечатление, и, выбрав местечко на бревне, он присел. Проговорили мы с ним около часа. Он очень интересовался о развитии села, и я рассказал ему о колхозе «Раслово», о его успехах, внедрении новых технологий, а главное — о перспективе акционирования и передачи земли в собственность безнарядных звеньев, о нашем зверосовхозе. Он часто говорил о возвращении земства в село. Говорил он убедительно, без лишних слов. Естественно, проживая долгое время в США, он не представлял всего, что происходит на селе, и это его очень интересовало.

Позже я попросил его, учитывая события противостояния в 1993 году, не вносить в свои высказывания смуту — и так неспокойное время. Почему-то мы думали, что его приезд в Россию сможет повлиять на политический расклад в верхних эшелонах власти.

Автографа Александр Исаевич не дал — сказал, что пишет автограф только на своих книгах.
Попрощались тепло, за руку, на повороте Раслово—Кострома.

Встреча с Нобелевским лауреатом произвела на меня сильное духовное впечатление. В 1998 году я пригласил его к нам в Судиславль на день Преображения вместе с Ермолаем. К моему удивлению, он прислал мне письмо.

20.05.2014

—————————————

[*] Встреча произошла 16 июля.

[**] Авенир Петрович Борисов (1912, д. Дор-Паговец, Вохомского района — пос. Вохма, 1998) — учитель истории, узник ГУЛАГа (арестован 4 июня 1937, 27 января 1938 осуждён, з/к на Воркуте, дело прекращено 26 января 1946, вернулся в Вохму в 1946). На его воспоминания ссылается и их цитирует А.И. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ».

[***] Валентин Трофимович Мамонтов родился в 1940 г. в деревне Конница Вохомского района Костромской области (тогда — Вологодской области)  в семье сельских учителей. В 1951—1957 гг. учился в Сосновской средней школе. По окончании зоотехнического факультета Костромского сельхозинститута работал зоотехником и главным зоотехником совхоза в Кокчетавской области Казахстана. С 1975 г. живёт в Костромской области, работает  в Солигаличском, Пыщугском, Островском, Судиславском районах — главным зоотехником, начальником управления сельского хозяйства, председателем райисполкома. В 1990—2000 гг. — председатель Судиславского райисполкома, глава администрации Судиславского района. В настоящее время — председатель Судиславского районного собрания депутатов.

[****] Из письма прапраправнучки М.Я. Диева Т.Б. Кастальевой от 26 мая 2014 года: «Естественно, что местные жители, увидев незнакомых, вышли посмотреть.  Зоя Ивановна Очкасова, дом которой был расположен ближе других к могиле М.Я., его не узнала, но всё время твердила: “Где-то я Вас видела!” На что он сказал: “Может, по телевизору?” Но она отмахнулась от этого, как от шутки. О том, что это был А.И. Солженицын, местные жители узнали позже. Не уверена, что я все правильно написала, потому что давно об этом слышала, в 1996 году. <…> Всё это со слов Елизаветы Платоновны <…>». (Архив публ.).
Елизавета Павловна Иорданская, урожд. Диева (род. 1916) — правнучка М.Я. Диева, жившая в то время в Ильинском, а ныне проживающая в Костроме.

Публикация А.В. Соловьёвой

Приложение

А. И. Солженицын об А. П. Борисове
(Фрагменты документальной эпопеи «Архипелаг ГУЛАГ»)

Будем точны и определим предмет. О ком будет идти речь в этой главе?

Обо всех ли, кто, вопреки своей посадке, издевательскому следствию, незаслуженному приговору и потом выжигающему лагерному бытию, — вопреки всему этому сохранил коммунистическое сознание?

Нет, не обо всех. Среди них были люди, для которых эта коммунистическая вера была внутренней, иногда единственным смыслом оставшейся жизни, но:

— они не руководствовались ею для «партийного» отношения к своим товарищам по заключению, в камерных и барачных спорах не кричали им, что те посажены «правильно» (а я мол — неправильно);

— не спешили заявить гражданину начальнику (и оперуполномоченному) «я — коммунист», не использовали эту формулу для выживания в лагере;

— сейчас, говоря о прошлом, не видят главного и единственного произвола лагерей в том, что сидели коммунисты, а на остальных наплевать.

Одним словом, именно те, для кого коммунистические их убеждения были интимны, а не постоянно на языке. Как будто это — индивидуальное свойство, ан нет: такие люди обычно не занимали больших постов на воле, и в лагере — простые работяги.

Вот например Авенир Борисов, сельский учитель: «Вы помните нашу молодость (я — с 1912-го), когда верхом блаженства для нас был зелёный из грубого полотна костюм “юнгштурма” с ремнём и портупеей, когда мы плевали на деньги, на всё личное, и готовы были пойти на любое дело, лишь бы позвали [*]. В комсомоле я с тринадцати лет. И вот, когда мне было всего двадцать четыре, органы НКВД предъявили мне чуть ли не все пункты 58-й статьи». (Мы ещё узнаем, как он ведёт себя на воле, это достойный человек.)

_______________________________
[*] Курсив на всякий случай мой. — А. С.

Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ. 1918–1956. Опыт художественного исследования. III–IV. – М.: Изд-во «Книга», 1990. Репринтное воспроизведение издания YMKA–PRESS (Вермонт; Париж, 1980). – С. 298–299.

Несчастны те, кто освободился слишком рано. Авениру Борисову выпало — в 1946 году. Приехал он не в какой-то город большой, а в свой родной посёлок. Все его старые приятели, однокашники, старались не встретиться с ним на улице, не остановиться (а ведь это — недавние бесстрашные фронтовики!), если же никак было не обминуть разговора, то изыскивали уклончивые слова и бочком отходили. Никто не спросил его — как он прожил эти годы (хотя, ведь, кажется, мы знаем об Архипелаге меньше, чем о Центральной Африке! Поймут ли когда-нибудь потомки дрессированность нашей воли!). Но вот один старый друг студенческих лет пригласил его всё-таки вечерком, когда стемнело, к чаю. Как сдружливо! как тепло! Ведь для оттаяния — для него и нужна скрытая теплота! Авенир попросил посмотреть старые фото, друг достал ему альбомы. Друг сам забыл — и удивился, что Авенир вдруг поднялся и ушёл, не дождавшись самовара. А что было Авениру, если увидел он на всех фотографиях своё лицо замазанным чернилами?! [*]

Авенир потом приподнялся — он стал директором детдома. У него росли сироты фронтовиков, и они плакали от обиды, когда дети состоятельных родителей звали их директора «тюремщиком». (У нас ведь и разъяснить некому: тюремщиками скорей были их родители, а Авенир уж тогда тюремником. Никогда не мог бы русский народ в прошлом веке так потерять чувство своего языка!)

_______________________________
[*] Через 5 лет друг свалил это на жену: она замазала. А ещё через десять (1961) жена и сама пришла к Авениру в райком профсоюза — просить путёвку в Сочи. Он дал ей. Она рассыпалась в воспоминаниях о прошлой дружбе.

Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ.  Опыт художественного исследования. V – VI – VII. – М.: Изд-во «Книга», 1990. Репринтное воспроизведение издания YMKA – PRESS (Вермонт; Париж, 1980). – С. 445–446.

Авенир Борисов первое время на воле всё держался от людей в стороне, убегал в природу. «Я готов был обнимать и целовать каждую берёзку, каждый тополь. Шелест опавших листьев (я освободился осенью) казался мне музыкой, и слёзы находили на глаза. Мне было наплевать, что я получал 500 грамм хлеба, — ведь я мог часами слушать тишину да ещё и книги читать. Вся работа казалась на воле лёгкой, простой, сутки летели как часы, жажда жизни была ненасытной. Если есть вообще в мире счастье, то оно обязательно находит каждого зэка в первый год его жизни на свободе!»

Такие люди долго ничего не хотят иметь: они помнят, что имущество легко теряется, как сгорает. Они почти суеверно избегают новых вещей, донашивают старое, досиживают на ломаном.

Там же.  –  С. 452.

Можно встретить и следователя — того, который тебя бил или сажал в клопов. Он теперь на хорошей пенсии, как например Хват, следователь и убийца великого Вавилова, живёт на улице Горького. Уж избави Бог от этой встречи — ведь удар опять по твоему сердцу, не по его.

А ещё можно встретить твоего доносчика — того, кто посадил тебя, и вот преуспевает. И не карают его небесные молнии. Те, кто возвращаются в родные места, те-то обязательно и видят своих стукачей. «Слушайте, — уговаривает кто погорячее, — подавайте на них в суд! Хотя бы для общественного разоблачения!» (Уж — не больше, уж понимают все…) «Да нет уж…  да ладно уж…» — отвечают реабилитированные.

Потому что этот суд был бы в ту сторону, куда волами тянуть.

«Пусть их жизнь наказывает!» — отмахивается Авенир Борисов.

Только и остаётся.

Там же. –  С. 462–463.

← живая память