Александр Лесневский
Отец рассказывает
Вот что отец рассказал мне за 6 дней до своей смерти. Ему было уже трудно говорить: голос почти пропал, мешала одышка…
– Мы поселились в Москве, в двухэтажном доме в Гусятниковом переулке, он тогда назывался Большевистским. А дом сохранился, он во дворах где-то…
Когда отца пришли забирать в 37-м году, он был студентом-дипломником Московского энергетического института, мама изучала немецкий в Институте иностранных языков. Она иногда брала меня на занятия, но потом ей запретили. И вот почему. Однажды на лекции лектор спросил: «Какую задачу ставил Ленин?..» Все молчали, и тут с последней парты раздался звонкий детский голос: «Покончить с периодом разброда и шатаний…»
…Был обыск, конечно… Больше всего меня поразило то, что книги, к которым мне строго-настрого запрещали прикасаться, безжалостно бросали на пол – Ленин, Сталин…
Его приговорили к ссылке, это был мягкий приговор. И мы поехали в Урлютюб, Прииртышский зерносовхоз. На мне было все хозяйство: я ходил на Иртыш за водой, поднимался с ведрами на высокий берег, собирал кизяки, чтоб топить печку. Еще я варил суп: собирал все, что было в доме, ссыпал в кастрюлю… Почему-то этот суп все ели.
У нас было две комнаты: в одной была новорожденная Реночка, в другой – это была кухня – под столом жили куры, а в углу была свинья, которую пришлось рано прирезать, потому что кормить ее было нечем. Тогда я впервые попробовал вкус молодого свежего мяса… печеночки там всякой… а кишки промывали и делали колбасу.
Учительница математики была очень милая, но слабая, она приходила к отцу решать задачки по физике и математике, он потом преподавал физику и математику. Тетя Поля преподавала русский язык и литературу…
У отца был приятель, которого тоже сослали в Урлютюб, – Иосиф Ефимович Мандельсберг (? – А.Л.), помощник Кирова. Он узнал, что его хотят схватить, и три дня кружил по Питеру, надеясь скрыться. В конце концов его все-таки поймали.
Да, отцу ведь предлагали идти в польскую армию во время войны, и он согласился, но НКВД не разрешило…
Моя прабабушка, Ольга Онуфриевна (мать Стефана Лесневского. – А.Л.) дружила с женой Дзержинского, они вообще дружили семьями, Дзержинский и Ян Стефанович. Она похоронена на Введенском кладбище, это бывшее Немецкое, в Лефортове… А когда Дзержинский возглавил ЧК, он вызвал деда в Москву и предложил работать в ЧК, но дед ответил, что останется сапожником. Он тогда жил в Енисейске и был действительно высококлассным сапожником… По его заказу мне с Алтая прислали хорошенький полушубок…
Дед жил в Варшаве примерно до 1905 года, потом его сослали в Енисейск, а отец родился в 1903 году. Была, конечно, возможность у него переехать в Польшу, но они с Ольгой Онуфриевной не были патриотами новой Польши, они были патриотами Советской России…
В 1944 году мы с мамой и Реной уехали в Москву, отец настоял… Он говорил, что это нужно для нашего образования. В 1947 году он нелегально приезжал к нам в Москву и рассказывал, как много людей пострадали от Сталина. Он говорил: «Если б у меня был прожектор, я бы на небе писал, как много людей расстреляно и сидит в лагерях». Тогда он мне рассказал, что у него есть вторая семья… Жену его звали Фрида Ивановна, она была немка, у нее был сын от первого брака – Юра. Потом у меня появился сводный брат Владислав, он живет в Болгарии и возглавляет союз по изучению русского языка… Он приезжал тут недавно в Москву…
Сестра Зоя, двоюродная сестра Станислава (? – А.Л.), участница войны, занималась военной фотографией, – привезла с войны красавца мужа, который научил меня пить водку. Он привозил ее в больших канистрах из Германии….
22 июня 1941 года я был в гостях у тети Стаси с родственником Тадеком и услышал речь Молотова: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами». А 2-го или 3 июля 1942 года я шел по улице Герцена и услышал речь Сталина, где он обратился к народу со словами «братья и сестры»… Меня поразил очень сильный акцент, надо было прилагать усилие, чтобы его понять…
После этих слов отец задремал, а я сидел рядом и вспоминал про самиздатовские книги, которые он мне тайком показывал, про беседы на кухне на темы, от которых мурашки по коже, про то, как он приходил ко мне в школу и с позволения учительницы литературы – Сусанны Романовны Кенджерской – вел замечательный факультатив, где можно было услышать о Библии. Или он мог его начать словами: «А сегодня мы поговорим о том, что ожидает каждую девушку в этом классе, – судьбе женщины и матери…». В памяти проносились образы заснеженной поляны в Шахматове, на которой еще нет знаменитого валуна, лишь разносится певучий голос отца: «Огромный тополь серебристый вздымал на домом свой шатер…»; тени китайской ширмы с драконами, из-за которой слышится бархатный женский голос: «Анна Андреевна не любила эту квартиру…»; раздается мощный баритон Вадима Кожинова: «..первая встреча, последняя встреча…». Все это – огромный мир, который подарил мне отец и который я храню в своем сердце.
Я вошел в его комнату спустя несколько минут после того, как он скончался, и припал к нему на грудь, которая была еще горяча… «Или, может быть, это я обнимаю его трепетную и страстную душу, которая вот-вот покинет тело», – подумалось мне…
Разыскивая в Интернете сведения о дедах и прадедах, натыкаюсь на «не стало». «Почему не стало?!» – все вопиет во мне! Он со мной, он часть меня! Отец подарил мне опыт смерти, которая есть реально ощущаемое воскресение, опыт парадоксальности чувства невосполнимой утраты дорогого и любимого человека и ощущения жизненной полноты и важности того, что он для меня сделал.
Как много я не успел сказать тебе, папа… Люблю тебя, помню и молюсь…
Яко Ты еси воскресение, живот и покой усопшаго раба твоего Святослава
По изданию: Венок Станиславу Лесневскому.
Вместо прощания. – М.: Прогресс-Плеяда, 2014. – С. 3–6.
Тамара Дедкова
Старый друг лучше новых двух
В первый раз имя Лесневского я услышала в Костроме в шестидесятом году. После приезда из университета мы еще не успели обзавестись там друзьями, чувствовали себя в городе одиноко. Нигде не бываю, на руках у меня новорожденный сын.
Вечером Игорь возвращается из редакции и обрадованно, как о чем-то очень веселом, говорит: «Приехал Стасик Лесневский!!!» Кто, спрашиваю я. Нет, нет, до того дня и Игорь еще не был с ним знаком. Встретились впервые. Но сегодня – успели вместе выступить в Доме офицеров, в 30-й школе читали стихи, сейчас Стасик хочет пойти к Мише Пьяных, – «им надо поговорить о Маяковском!»[*]… Вот это новость.
Да, да, вспоминаю теперь, это был юбилей Маяковского! Юношеская неостывшая любовь к пролетарскому великому поэту объединяла всех троих: Игоря, Стасика и Мишу. Все трое готовы были с восторгом вопрошать и восклицать:
Послушайте!
Ведь, если звезды
зажигают,
значит – это кому-нибудь нужно?
значит – это необходимо,
чтобы каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?!
_________________________
[*] Пьяных Михаил Федорович – филолог, историк литературы, автор статей о творчестве Блока и Маяковского, составитель антологии поэзии «Серебряный век» (Л., 1991).
К Александру Блоку каждый из них, мне кажется, пришел чуть позднее. Даже Лесневский, будущий исследователь его творчества. И весь Серебряный век для всех троих – еще был впереди.
Выступив перед десятиклассниками 30-й школы (весьма продвинутой и престижной в ту пору в Костроме), порывистый, звонкоголосый тридцатилетний корреспондент «Литературки» Станислав Лесневский очаровал девчонок и, кажется, сам успел в кого-то там влюбиться. Этот их с Игорем десант в школу Стасик часто потом вспоминал. Позднее он опубликовал в «Комсомольской правде» очерк с весьма лирическим названием «Кострома, любовь моя…». Признание в любви старому волжскому городу осталось в памяти не только у автора и у нас, его друзей. Многие старые костромичи его помнят. Даже высоким областным начальством газетный очерк заезжего столичного литератора был замечен, чем Стасик по-детски гордился.
Мне же, в событиях того осеннего дня не участвовавшей, запомнилось, что все это было очень в духе молодого Лесневского – приехать мимолетом, на день, на два примчаться в чужой город и стать в нем своим человеком.
Очень вскоре он опять появился в Костроме. На этот раз собрались у нас, в маленькой комнате нового дома на Советской. Наши молодые мужья и их молодые друзья любили в ту пору петь. Пели раннего Окуджаву, «Как хорошо быть генералом», «Грохочут в переулке сапоги», «Синий троллейбус», «Дежурный по апрелю», «У нас компания хорошая, большая». Шутили и смеялись вволю. С мальчишеским озорством могли выйти на ночную улицу и горланить «Москва–Пекин», песню, которую радио крутило тогда чуть ли не каждый час, или самодельные Стасиковы куплеты в духе рэпа «А кто все это понастроил? А советский наш народ…». Лесневский был в те годы что называется заводным парнем.
Однажды Станислав Стефанович написал о своем друге Игоре Дедкове, образ которого показался для него неотделим от Костромы: «Когда дружишь с человеком, то дружишь не с “критиком”, с “демократом” или “патриотом”, а просто с человеком, который необъяснимо симпатичен тебе. И каким бы знаменитым он потом ни стал, ты дружишь с тем, “незнаменитым”, которого полюбил в молодости».
Пробил час, когда хочется повторить эти добрые, сердечные слова и по отношению к самому Станиславу Стефановичу. Не со знаменитым блоковедом и литературоведом, не с известным издателем и организатором возрождения усадьбы Блока начинали мы дружить – дружили «со Стасиком». Звали его всегда так, любя, помня нашу общую минувшую молодость. Ценили его за верность в дружбе, любили за независимость, ум, юмор, за его оптимизм. Да просто за то, что он есть, продолжали любить.
Откуда только ни слал нам письма и открытки Лесневский. Вот московские адреса – с Большой Серпуховской и Большой Переяславской, с улицы Маленковской. (Кстати, в Москве, на Серпуховке, как выяснилось уже в Костроме, мы жили рядом, через дорогу.) А вот его открытки из Гагр, из абхазской Пицунды, из Дубулт с Юрмалы, из Комарова под Ленинградом, из Малеевки в Подмосковье, и даже из Вологды, где Лесневский вместе с вологжанами отмечал столетие Клюева.
Незабвенные Дома творчества Союза писателей Стасику, с его охотой к перемене мест, давали широкий круг общения, возможность поработать, отдохнуть. Но эти же поездки давали ему и нам немало веселых поводов посмеяться над тогдашними литературными нравами. «Я, к стыду своему, еду в Дубулты», – писал «покаянно» Стасик. Или: «Я вот все езжу, и все без толку… Не возьмут ли меня где-нибудь в Костроме на службу?»
В восьмидесятом году он сбежал из Москвы со своего пятидесятилетия. А почествовала его Кострома. В конце октября он пишет: «Дорогой Игорь! Я очень благодарен тебе за богатый подарок к моему “юбилею” – царскую поездку в Кострому с почетными и радостными выступлениями о Блоке. Не говорю о наших встречах. И вообще все было прекрасно. Осень. Твое литобъединение. Я кланяюсь Тамаре. Приезжай! Ст.»
Лесневские Стасик и Валя не раз приезжали к нам встречать Новый год (и это превращалось в славное действо), а также навещали Кострому по весне, в апреле. Вместе с нами отмечали дни рождения Игоря и Виктора Бочкова. В апреле 73-го приезд, вероятно, почему-то не состоялся и перенесен был на лето, до Щелыкова.
И вот его «покаянное» письмо. Штемпель на открытке – 27.04.1973.
«Дорогой Игорь! Милая Тамара! Славные богатыри Владимир и Никита! Последний, но крепчайший оплот Артема в Костроме! Основоположник помнит о властителе дум (он положил это звание Игорю). А я, его верный ученик, позорно забыл Кострому, но верю в летошнюю (т.е. летнюю) скорую встречу! Вспоминайте и вы меня, заброшенного Артемом на брег Финского залива. Ваш Ст.»
В письме упоминается «Артем». Это Артем Захарьевич Анфиногенов, писатель-фронтовик, бывший летчик, славный человек и наш друг, с университетских еще лет. Это он в бурном 1956 году звал Игоря Дедкова, тогдашнего четверокурсника и секретаря комсомольского бюро журфака: «Приходи к нам работать в отдел науки». «К нам» значило в «Литературную газету». Но ни в «науку», ни в «критику» Дедкову двинуться тогда не дали, а пришлось ему начинать с провинциальной областной газеты.
Передавая нам московские приветы, Станислав придумал для Анфиногенова титул «Основоположник верного учения». Как бы в противоположность другим учениям. В письмах с юмором обыгрывал это. По-моему, это началось году в 67-м. Тогда страна отмечала полвека революции. Верными учениками Основоположника были заявлены сам Стасик и его школьный друг Виктор Петрович Балашов, филолог и редактор в «Советском писателе». Игорю отводилось почетное место Властителя дум. Девиз верного учения был таков:
«Всем оставаться на своих местах».
О местах… По поводу избрания Лесневского на какую-то литературную должность в 1977 году случилась такая переписка: «Дорогой Игорь, твои даже короткие письма очень содержательны и веселы. Все это ты верно подметил. Когда-нибудь ничего этого не будет, как и нас, и станут смеяться над нами, а ты глядишь вперед. Но если посмотреть назад, то еще смешнее будет. Возвращаясь к фактам, скажу, что “должность” моя иллюзорна, ибо, например, Ф. Кузнецов не избрал меня в правление. Впрочем, и над этим посмеются, ибо ничего такого раньше не бывало и когда-нибудь снова не будет… Не покидайте В. Бочкова, пусть в Москву он съездит. Ст.»
Последнее замечание в письме очень характерно было для нашего Стасика. Он всегда помнил о друзьях, хлопотал за них.
В нашей семье не забывают, что именно Стасик Лесневский показал в Москве своим друзьям сочинения Дедкова, которые тот, сидя в провинции, «отправлял в стол» без всякой надежды их напечатать. Сошлюсь на свидетельство писателя В.П. Рослякова: «Акакий сейчас у Стасика Лесневского, который в свою очередь давал читать работникам БСЭ (энциклопедия) – Абраму Белкину и др. Миллер находится у главного редактора “Театра”». («Акакий» и «Миллер» – это «домашние» названия двух больших работ Дедкова.) Сам Стасик Лесневский тогда же, летом 67-го, спешит сообщить в Кострому: «Твоего Акакия изучает Ю. Буртин, благосклонный к тебе. Ищет там отрывок для газеты. Кто ищет, тот всегда с тобой».
Все это на самом деле – предыстория появления в «Новом мире» известной статьи Дедкова «Страницы деревенской жизни». А первотолчок движению, тому, чтоб все это сдвинулось с мертвой точки, был задан предприимчивым и беспокойным Стасиком.
И, конечно же, издание книгой дневников И.А. Дедкова в 2005 году было не только литературной, издательской акцией Лесневского, но актом дружбы. Она, эта книга, венчает ее, дружбу двух славных людей своего времени, – Игоря Александровича Дедкова и Станислава Стефановича Лесневского.
В этом году С.С. Лесневский стал лауреатом премии имени И.А. Дедкова
Войдя в траурный зал ЦДЛ, где прощались с Лесневским, я вздрогнула от молодого голоса Стасика, читающего «Я люблю тебя жизнь, принимаю…». И на миг забыла, что на самом деле происходит. Так было хорошо услышать этот звонкий голос, возвращавший тебя в прекрасную жизнь, где все еще живы, дружны и уповают на будущее.
Ibid. – С. 124–129.
Лариса Вавилова
Два письма
В начале 1970-х годов мы с мужем, В.Н. Бочковым, переехали из Костромы жить и работать в Музей-заповедник А.Н. Островского «Щелыково». Виктора назначили на должность замдиректора по науке Гос. Музея-заповедника. Страна готовилась широко отметить 150-летие со дня рождения драматурга А.Н. Островского.
Станислав Стефанович бывал в Костроме. Любил этот старинный и уютный город, навещал друзей – Игоря Дедкова и Виктора Бочкова. Часто бывая в Костроме, стал приезжать и в это заповедное место. Чаще с женой Валентиной, но бывал и один. Приезды его участились во время драматических для нас событий в Музее.
У меня сохранились несколько его писем. Они говорят сами за себя, характеризуют его как замечательного человека. Неравнодушие, житейская мудрость, доброта, ум…
Вот два его письма.
05.03.1977
Милая Лариса,
наша эпопея подходит к концу. Может быть, она и не без некоторой пользы ради «разрядки напряженности». Конечно, моя миссия осложнилась тем, что у меня неожиданно вместо помощника оказался, говоря научно, оппонент (Ша). Кто бы мог подумать!.. Споры продолжились и обострились в Костроме…
Однако удалось побывать у Тупиченкова[*], и он слушал меня долго и внимательно по всем пунктам. Решение бесповоротное, это очевидно, но он ценит Виктора и, несмотря на все, хорошо к нему относится, обещал помочь ему с работой («дано указание», «обижать не будем»). Главное теперь, в его глазах, по-видимому, лояльность общественного поведения и Виктора, и каждого из вас, щелыковцев. Игорь сказал, что тебе есть хорошее место в архиве. Не знаю твоих планов, но если бы удалось перейти «переводом», с сохранением стажа непрерывного и с правом летнего отпуска (и даже, оговорив, с правом отпуска за свой счет или бюллетеня в дополнение), то откладывать не стоит. При самых благоприятных обстоятельствах вряд ли работать тебе в Щелыкове сейчас будет приятно. Вчерашнее – это вчерашнее, и не надо его удерживать чрезмерно. Виктору надо как можно скорее пойти к Гусеву[**] на т.н. «разговор по душам» и о работе.
_________________________
[*] Владимир Алексеевич Тупиченков (1923–2017), в это время секретарь Обкома КПСС по идеологии. «Занимался вопросами развития культуры, трудового и политического воспитания» (https://adm44.ru/region/detail.php/11144/). (Прим. интернет-публ.)
[**] Александр Фёдорович Гусев – заместитель заведующего отделом пропаганды Костромского обкома КПСС. (Прим. интернет-публ.)
Если его примет Тупиченков (а это очень желательно и об этом надо просить), то это надо осуществить побыстрее. Виктору следует вести себя без гонористости, умиротворенно и покладисто. После драки и т. д. ему необходимо как можно скорее идти на работу, не болтаться, ни в коем случае не жить в Щелыкове. Я знаю, что пишу, поверь мне. Иначе все будут валить на него, в т. ч. и всякого рода политику. Зачем это?
Я везде говорил, что уверен в его лояльности, что просто он ученый и в остальном беспечен.
Виктору надо готовить диссертацию на краеведческую костромскую тему и, м. б., тоже идти в архив – это его стихия – или по охране памятников.
Он должен в короткое время восстановить свою репутацию в глазах партийных органов. Чего бы тебе это ни стоило, не оставляй Виктора на длительное время одного. Это нехорошо и для его положения в Костроме, пойдут всяческие разговоры.
Будьте дружнее, положение весьма серьезно, бросьте всякие конфронтации в Щелыкове и по поводу его, устраивайтесь и налаживайте как можно скорее свое положение в Костроме.
Оставьте это берендеево-додоново царство, мне не приходилось видеть такую клоаку посреди такой красоты. Настрой своих товарищей на благожелательную и мирную встречу нового замдиректора. Помогайте ему, не тычьте ему его незнание и неумение, не напоминайте о Бочкове, постарайтесь расположить его к себе всемерно. Будьте сдержанны, крайне осторожны и спокойны. Соберитесь с мыслями, как жить и работать дальше. В музее надо много делать – это спасение и для себя, это душевное спокойствие. Каждый пусть решает – жить и работать ему в Щелыкове или нет. Если да, то надо избирать соответственную линию поведения, по которой верно, мне кажется, пошел Мраморнов.
Ясно, что тебе в общем нечего делать в Щелыкове, и не надо затягивать это межеумочное состояние. Верю в тебя, восхищаюсь твоим достоинством, твоей красотой. Оля меня прямо очаровала.
Поздравляю вас с пресловутым днем 8-го марта. Кланяйся твоим милым друзьям.
Приезжай! Ст.
25.05.1977
Милая Лариса!
Очень тревожно за вас всех, за тебя и за Виктора. И писать вам трудно, т. к. не исключено, что нашей перепиской интересуются посторонние.
Конечно, если тебе нужно пробыть в Щелыкове еще три месяца и если это нельзя решить на месте или в Островском, то надо ехать к Гусеву. Действительно, ничего другого не придумаешь. К сожалению только, обещания, даваемые в Костроме, плохо связаны с их исполнением в Щелыкове.
Нашу статью в «СК» солят и маринуют. Если у них не пойдет, я отдельно где-нибудь напишу. Так что пришли рассказ о Субботином луге.
Виктор прислал мне очень симпатичный календарь на полотне с Костромой, а я ему еще не написал, – зашился, засуетился. Привет Олечке.
Ваш Ст.
Дружба со Станиславом Стефановичем продолжалась все годы. После смерти в 1991 году В.Н. Бочкова, он приезжал в Кострому на все конференции, посвященные его памяти. Иногда вел конференцию и обязательно выступал. Последняя такая поездка была в апреле 2012 года.
Мы всегда будем помнить и любить Станислава Стефановича Лесневского…
3 февраля 2014
Ibid. – С. 134–137.
См. также:
- Владимир Леонович. Станислав Лесневский