В. Леонович (12 июня 5 г.)

60 лет Наталье Николаевне Сусловой, Наташе, Большой медведице. 11 июня. 11 пионов сегодня распустились и благоухают, будто я вчера их разглядел в букете бутонов.
Большой стол в Технологическом, званы лишь студенты и выпускники ее, да мы с Ниной Федоровной Басовой. Никого из начальства.
Первый тост Н. – за родителей и за учителей, без которых – и т. д. Говорила о каждом. Наташин отец – ректор Техн. и-та, его барельеф перед входом.
Вот он, вот Наташа, вот Нина Федоровна – в сущности подвижники. Лия Платоновна, умершая у себя в Пудоже – Святая Подвижница. Меня окружает оборона таких людей… Что я чувствую?

В ущелье в яме долговой
лежу с разбитой головой.

Не рассчитаться мне ни с ними, ни с Тем, Кто поручил мне Слово. Чувствую себя нищим.
А третьего дня зван был к С. И. Маковею (шотландское мак !), где приятные слова говорили прекрасному старику Сергею Сергеевичу Румянцеву. Человек благородный, образ жизни его, насколько знаю, совершенно совпадает с его внешностью, но в картинах много «общего выраженья». Пейзажи эти я уже видел много, много раз. Но две вещи остались и стоят перед глазами: «Грачи» и «Подсолнухи». Грачи бурно слетают большой стаей с берез. Подсолнух один вылущен наполовину и как-то тонет глаз там, где вылущено, и как бы плачут остатки когда-то солнечно ярких лепестков. Другой подсолнух незрелый, и зрелым ему не быть.
Читал Румянцеву стихи о художниках. У Наташи читал всякое грузинское – у нас общая любовь к этой стране. Для Наташи я КЛАССИК.
Всегда мне хорошо с Ниной Федоровной. Да и кстати: все мы – с Пастуховской улицы! Помню ее утопающую в горячей пыли, гонятся коровы, пахнет молоком, время от времени какая-нибудь останавливается у своих ворот, рогом пробует их, идет к себе. За стадом устало ступает пастух, с плеча свисает на грудь кнутовище с кольцом, от него тянется на полулицы кнут с похлопцом.
Кнут – орудие зловещее, со зловещей историей. Даже и пастуший кнут у злого пастуха клок шкуры у коровы вырвет.
(Закон должен работать как кнут – быть избирательной острасткой, наказание – неподкупным и неотклонимым, если уж преступление совершено. Но таких законов на Руси, кажется, не было. Наказуемы добрые дела, злодеи – в чести.)
Помнить не могу, но сообразить надо бы: многодетная семья Боголюбских – сад, огороды, скотина, все при деле, у каждого смекалка, каждому «наряд» от матери, каждый отчитайся, а за лень – и «с руки разделка». За столом детей 11 – одиннадцать – голов. За столом – известный ритуал обеда или ужина, нарушитель изгоняем за дверь. Голодного и зареванного покормят потом.
Фельдшерская семья, в общем, кормила себя сама. Мама с 6 лет пела в хоре в Воскресенье-н-–Дебре, потом и солировала. Получала ПЯТАЧОК: за работу.

Праздность вольная, подруга размышленья –

это у Пушкина. У нас праздность – подруга преступленья и всяческих бед. Одиннадцать Боголюбских — 7 родных, 4 двоюродных – получили все высшее образование, ни один не стал вором (вор – понятие широкое).

Вы, нынешние, нут-ко! –

так и слышу насмешку старика Фамусова, чей образ не худо бы переосмыслить, переиграть. Восхищенье «мудростью» шута горохового Максима Петровича – так просто превратить в насмешку. Где Игорь Ильинский? Ведь сумели же мы здраво посмотреть на Греча, на Шишкова, мы, так долго болевшие манией разрушения, всего «старого». Но деревянный дом ДЫШИТ, и жить в нем здорoво, а в панельном и в клетке арматуры жить не надо.