20 марта 7 г.
Кострома – Москва – Кострома плюс полторы недели гнусного гриппа, нирвана как худшее самочувствие: ничего не надо, не хочу, только бы на лбу – Викина рука.
Печальное собрание в одной из гостиниц Измайлова – прощание с прекрасной затеей «Образ будущего». Рано лишили нас плавсредств – деньги понадобились на более грубое дело, финансирование пало вдвое, Гордон взывал к самостоятельному плаванию, аудитория вяла, недобро покашливала… Все правы: Гордон – что не надо иждивенцев и халявщиков, местные моторчики гражданской активности – двое были из Костромы – что покинуты Центром и «пусть вам будет хуже».
Я ожидал чего-то подобного, но не ожидал, что так скоро и в таком нежном возрасте Кремль нас кинет. Ещё одно свидетельство скудоумия властей предержащих и доказательство, что великодушные порывы могут У НИХ кончаться только пародией.
Тоска!
ГДЕ МОЯ ЦАРЬ-СВЕЧА? От кого было ждать движений, в которых соединились бы осознание гражданской трагедии (где его взять?), движение к покаянию и движение просто к каждому страдальцу (в кои-то веки!), понимание того, что ЦАРЬ-СВЕЧА по сути размером поболе того фаллического газоскрёба – памятника иждивенчеству замороченного народа: крепче зубами держи соски, соси газ и нефть, гони их туда, откуда будет всё от египетской картошки до… До золота, оседающего в швейцариях.
Скрасила Москву, конечно, Элка. Эла и Петя. Когда я у них, я, во-первых, дома, а во-вторых – в истории. Мало кого я знал, столь достойных поклонения… Что сказать? – это НАШИ СВЯТЫНИ, люди, прошедшие и изжившие мученичество. Не будет таких стариков из молодой нынешней поросли. Не может быть. Разве кто… разве кого Господь надоумит на одинокий подвиг.
В Костроме ЦАРЬ-СВЕЧА воздвигнута была Котляревской и Леоновичем – недобитые поляки! – и представляла собою рублёвую церковную свечку, укреплённую в рыхлом снегу на центральной площади. То были сороковины Политковской. Никого от писателей и журналистов в тот день на Сковородке не просматривалось. Ветер свечку задувал, задул, не получилось желаемого: свеча, догорая, вытаивает вокруг себя слёзную лунку, образуется крохотное охранное пространство, говорит всё: и снег, и огонёк… Такая свечка была у нас на могиле Володи Трофименко, чью гениальность мне ещё предстоит предъявить… Кому? А хоть Вале Распутину, он же знал Володю. Наш дядька Борис Костюковский, дававший нам кров и хлеб, выстроивший ДВЕ СТЕНКИ: Иркутскую и Красноярскую, мне говорил: «В Иркутске два гения: Вампилов и Трофименко.» Помню, как я по телефону читал его стихи – многим людям – и захлебывало от слёз. Какие это слёзы? СЛЁЗЫ ПРАВДЫ.
(Вытащил папку Т. из шкафа в Беляеве, она что-то втрое тоньше ожидаемого… Оказалось, кстати, что я член комиссии по литнаследию поэта. Где все эти комиссии? Ребята, распадайтесь на союзы и полусоюзы, делите «ничейное» – рвут зубами!!! – гордитесь, что вы правее остальных… Но не выпускайте из виду такие вот малые комиссии по литнаследию, храните и отстаивайте РЕПКОМ – комиссию по репрессированным, возобновите комиссии ОХ-ПАМЯТНИКИ, ОХ-ПРИРОДА…)
Наконец-то увидел внучку Ольгу. Ровесницы с Машкой. Одна краше другой. Оля-Гуся была моя, что-то увидела и услышала. Прочёл ей стишок про Дарьицу черницу. Идея детской деревни в Шаблове ей ПОКАЗАЛАСЬ. Не смотрела на меня как на идиота (глазами Р. и Т.Б.). А я привык… Какая грустная привычка. С детства я идиот. «Лодик! Спустись на землю!» Где-то я дал слабину – стал спускаться и застрял, как те недотёпы в преддверии I круга Дантовского ада.
22 марта 2007 г.
Не дает покоя почти истерическое письмо М.С..
Впрямую не могу тут писать, а написать надо. Как? Начну хоть с притчи о блуднице. И вот они приступили к Учителю, вот они ссылаются на Закон Моисеев: побивать прелюбодеек каменьями, Учитель сидит и чертит прутиком на песке (смысл, вероятно, такой: мои поучения вам – писаны на песке прутиком – вилами по воде. До вас они не дойдут). Затем, восклонясь, говорит знаменитые слова: кто из вас не грешен, пусть первый бросит в неё камень.
Московский рисунок притчи таков: Христа не было въяве, и камни полетели в тех, кого я тоже не называю. Ярость моралистов известна – она пропорциональна греховности каждого из толпы и подогрета единодушием.
На беду М., его тезку сволочит в одном из писем Виктор Астафьев, а письмо попало в журнал, а журнал в руки «праведников»: раз уж сам Астафьев говорит, что М.С. сволочь, то кольми паче он гад и негодяй! Ату его…
А я знаю М. без малого сорок лет и читаю гадости про него как прямую клевету. И как-то надо в это встрять, оградить хотя бы отчасти человека, многоуважаемого и не способного на то, что ему приписывают. Откроем ЗАКОН БОЖИЙ:
КЛЕВЕТА ЕСТЬ ДЕЛО ПРЯМОЕ, ДИАВОЛЬСКОЕ, ИБО ИМЯ Д I А В О Л Ъ ЗНАЧИТЬ КЛЕВЕТНИКЪ.
Не ведал того мой М., а попал мне в то место, которое пульсирует как родничок у младенца и кожурой не зарастает. (В самом деле: сейчас март, надо обновить скворешники – а зачем Леонович их строит? А затем, чтоб из скворцовых птенчиков делать ПАШТЕТЫ. Не дьявольское ли воображение? И плюнуть бы, и забыть. Но клеветник печатает и переиздаёт свой памфлет в защиту живой природы от нечисти людской… К слову: этот гуманист – сынок того генерала, который по приказу Сталина уничтожил вместе со своим белорусским коллегой великого Михоэлса. Смотри статью А. Борщаговского «Кровь обвиняет».) Попал ты мне в темячко… Впрочем, мы с М.С. на Вы. Возбудилась очень важная и наиболее забытая и затоптанная «человеческими копытами» (Блок) ДЕВЯТАЯ ЗАПОВЕДЬ.
НЕ ПОСЛУШЕСТВУЙ НА ДРУГА ТВОЕГО СВИДЕТЕЛЬСТВА ЛОЖНА. НЕ ПОСЛУШЕСТВУЙ ХУЛЫ.
А теперь нырнём на глубину ровно в 50 лет.
Лето 1957. Праздничная Москва, фестиваль народов мира. Праздник у меня вот какой: пришли с обыском военные гэбисты, перетрясли дом – письменные столы, шкафы, где мог я прятать антисоветскую литературу. Таковой оказались письма ко мне моего друга и сослуживца по артполку А. Брейслера. Брейслер уже арестован в Шуе или в Гороховецких лагерях, он зло: антисоветчик, в письмах нападает на наш строй – я защищаю наш строй от нападений Б. Оба мы уже под сенью статьи 58-10 УК, я ещё не арестован, но таскаюсь на ватных ногах в Хрущёвский переулок, оставляя дома бедную маму… (Как потом выясняется, мой клеветник в это время в составе комсомольской дружины патрулирует улицы, обеспечивает порядок. «Били их ногами» – хвастается мне – гордый своей юной силой, правотой, жестокостью.) Брейслера и меня не били, меня допрашивали очень даже вежливо. Положили на стол одно из писем Б., рядом – правильную статью из «Правды». Статья клеймила антисоветчиков. Строчки письма совпадали с текстом, заклеймённым газетой. Меня легко купили – я подписал, что мой друг высказывал антисоветские мысли. Так бы я и ходил полвека, оклеветав друга, но тут Господь меня надоумил:
Я протокол допроса подписал им,
настала ночь и навалился мрак,
ПОДВАЛЬНЫЙ МРАК. Назавтра я сказал им:
Я ТОЖЕ ВРАГ. ТАКОЙ ЖЕ ТОЧНО ВРАГ.
На стол я положил им объясненье,
где были эти самые слова –
страниц на 10 – 20 сочиненье,
где я доказывал как дважды два
свои парадоксальные слова:
Я ТОЖЕ ВРАГ. Я приводил мотивы.
С ног на башку я мир перевернул:
я был поэт! впервые! Жаль, в архивы
мой канул труд, безвестно потонул…
(Не потонул, наверно, так как после этого Брейслера освободили. Это было СЛОВО в деле. Это сработала ДЕВЯТАЯ ЗАПОВЕДЬ. Листая документы в своём РЕПКОМЕ, такого хода со стороны подследственных я не встречал. Надо спросить Шенталинского. Но ход был тот самый. И на дворе не 37, не 47, .а был уже предоттепельный 57 год.) Что я вынес из этой истории? Что они легко заморочили мальчишку, ПОДСТАВИЛИ меня на всю оставшуюся жизнь. И если бы… и так далее.
ДЕВЯТАЯ ЗАПОВЕДЬ имеет расширительные значения – и немало. Вот одно из них.
Съехались мы в Киеве у Дуси Ольшанской (Дуся – отдельная песня и песня прекрасная) – Саша Радковский, Борис Чичибабин и я помянуть Лёню Темина. Борис ворчал: и чего это взбрело Лёньке из Киева в Москву, а чем именно Б. был раздражён, не помню.
Лёню мы звали БОГАТЫРЬ В КОРСЕТЕ. Корсет предохранял слабый позвоночник. Богатырствовал Лёня и в грузинских застольях, но это о другом.
А вот то самое. Когда он был настоящим богатырём и без корсета, когда ему было лет 20, он вступился за девчонку, которую обижала киевская шпана. Его избили и кинули в яму. Едва нашли, но после этого началась болезнь кости. Один из светлых людей моей жизни – Лёня Темин. Зная его хорошо, задаю себе вопрос: а вступился ли бы он за ту девчонку, зная наперёд, что ему грозит инвалидность? И отвечаю: да, вступился бы. Такая натура. ТАКАЯ ЗАПОВЕДЬ.
У Булата был друг – Володя Львов. Володя, тоже хлебнувший войны, написал стихи об охрипшем теноре. Оперный герой, восходящая звезда эт сэтэра эт сэтэра. Но потерял он голос – когда простыл, вытаскивая из воды опять же девчушку, которая кинулась с моста.
Тот, кто стоял на мосту, не умел плавать.
Тот, кто стоял на мосту, не имел права
прыгнуть – чтоб утонуть? Невмоготу
слышать крик на воде – устоять на мосту.
Тенор плавать умел.
Разбирая володины бумаги, я понял, что написано тут – про себя. Тут вставал ХАРАКТЕР, тут была личность, готовая на поступки без заботы о самосохранении. Не слабые друзья были у Булата. Мне понятно, почему не мог он хоронить бедную Галю, не пришел проводить Володю, странным образом утонувшего в проклятом бассейне (где сейчас новый храм Христа Спасителя. Думаю, слишком новый.) Говорю «понятно» – понимая лишь малую частицу «неявки» на похороны. Говорят: чёрствый человек. Ерунда!
Некрасов тоже не хоронил мать… Эти аномалии оставляют нам необъяснимое. Объясняющий механизм слаб и поспешен.
Так лучшим подвигам людское развращенье
Придумать силится дурное побужденье.
Так, исключительно посредственность любя,
Спешит высокое принизить до себя.
(А «похоронщики»… Невыносимое племя постных личин, галочников! Как их знала Ахматова! Не велела допускать ко гробу С.М. и М.Б.. Не знаю про М.Б., но С.М. припёрся, куда его не звали. И ему ПОЗВОЛИЛИ люди, глухие к ДЕВЯТОЙ ЗАПОВЕДИ. Иногда она мне кажется универсальной и читается в любом житейском положении!)
Двадцатые числа марта.
Даже по ТВ, канал «Культура» отметили день 17 марта – день гибели Галактиона Табидзе. К нему, старому, больному, явились гэбэшно-комсомолъские мальчики за подписью под осуждением Пастернака. Галактион любил розыгрыши и смерть свою разыграл великолепно. Мальчиков похвалил: молодцы, исполняете гражданский долг, текст телеги замечательный, но вот тут бы чуть пафоснее, а тут бы покороче… Дважды он их отправлял, а на третий раз помолчал, открыл балконную дверь и выкинулся с этажа. Было ему 67 лет.
Додумывать такие вещи надо до конца и не писать в энциклопедиях «покончил жизнь самоубийством». Это было прямое убийство поэта. В огромной стране не нашлось ни одного протестанта, когда учинила власть судилище над Пастернаком. ДЕВЯТОЙ ЗАПОВЕДЬЮ и не пахло. Наиболее мужественный поступок наиболее порядочных людей был – сказаться больным или уехать из Москвы на дачу… Одна только Лидия Корнеевна Чуковская с дачи приехала бы, но дежурила у постели Корнея Ивановича. «Мне легче было пойти, чем не пойти». Положение спас Галактион. Не уехал, не промолчал, не разыграл идиота, что умел делать. Честь имени Бориса Пастернака спас он один. НЕ ПОСЛУШЕСТВУЙ ХУЛЫ…
Грустное наблюдение: до людей, за редчайшим исключением, НЕ ДОХОДИТ такая простота. «Сложное понятней им».
Если бы Галактион Васильевич подписал телегу, людское малодушие не удивилось бы. Возможность спасти честь имярек ценой собственной жизни – не по мозгам, не по сердцу малодушным. «Так не бывает». Юношеский зарок «я умру как лебедь» – возымел 17 марта 59 года прекрасный шанс. Эта смерть гениальна. Это – торжество ДЕВЯТОЙ ЗАПОВЕДИ. Это обращенный и на систему власти её позор, её подлость, её жестокость. Такого зеркала этой харе ещё никто не подставлял. Это напоминание и своей, и русской нации о цвете её, о её рыцарях. Это Клюев на Лубянке. Это Гумилёв на расстреле…
Помню статейку в «Огоньке», заказанную сверху политическому писателю Николаю Яковлеву. А.Д. Сахаров был в немилости, был в ссылке, надо было облить грязью его жену-жидовку, что и сделал этот пёс, написав об «известном» поведении Елены Георгиевны в санитарном поезде. (Жену Галактиона, тётку Булата арестовывали дважды, сослали неизвестно куда – след теряется в Ярославской пересылке. Знали ЭТИ РЕБЯТА, в какое место бить, что требуется осквернить, какая ложь «понятней» массам.)
Перед отъездом Сахарова из Горького в квартиру его постучался Н. Яковлев, привёз извинения и проч. Что ж. Можно понять положение политписателя, «искренне» клеймившего то, что должно было клеймить по приказу Политбюро. Можно? А вот Андрей Дмитриевич не понял и влепил пощёчину человеку недостойному дуэли. Впрочем, это НЕ ЛЮДИ.
Будь выше сплетни… Но не дай
вам Бог испытывать на деле,
чтоб донимал вас негодяй
и не годился для дуэли.
Есть и у меня такой негодяй. (Слияние частицы и причастия в древней форме: не годяй.) Грусть в том, что зная его негодяйства, мои друзья подают ему руку. Послушествуют хуле. Но ещё большая грусть в том, что им всё равно, кто кого хулит, и вообще это такие пустяки…
В самом деле! В стране, где половина населения была оболгана, а другая половина пела песенки из «Весёлых ребят», а потом те, кто сажал и стрелял, реабилитировали уцелевших – не сознавая своего комически ложного положения, – в этой стране бурного или вялого геноцида безразличие к судьбе отдельного человека было охранным панцирем: «не суйся»… Довольно паршивый оберег. Довольно гадкое народное «моя хата с краю» ещё погадело: «это ваши проблемы» или «меня не ебёт». Уж какая тут 9 Заповедь! Обыдление народонаселения – тот желанный процесс и то больное состояние народа, когда его бодро обкрадывают, и законом жизни становится ответное воровство.
24 марта 2007 г.
Растравил меня Гарик, которому претит простая сноска в журнале: Астафьев сволочит С. М. X.. Точка. Даже без фразы С. М. И. тут ни при чём. Как не подать руку человеку, которого сволочит не замечательный писатель, он же и великий ругатель, а гнобит кучка моралистов? Подаю руку С.М. и пишу Гарику: на рубрике НАСТАИВАЮ. Настаиваю потому, что ЖУРНАЛ ДОЛЖЕН БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ, какое бы птичье имя не носил. Думаю, что под рубрику СНОСКА, весьма невинную, потянутся яркие эпизоды жизни, что называется, ИЗ РЯДА ВОН. Смерть Галактиона Табидзе. Одинокий гражданский подвиг: 30 лет костромской жизни Игоря Дедкова. Самоссылка Чехова на Сахалин (каких только глупостей не было насказано «людским развращением» и малодушием! Не избалованы наши подвижники добрым вниманием. Не ободрены пониманием.)
Да, журнал должен быть человеком – порядочным и хорошо воспитанным, который не промолчит, когда это нехорошо или даже подло. Который
мимо чужой растоптанности не пройдёт.
Свой 57 год я описал. Потревожу 58-й. Я учусь на филфаке. Саша Кибрик, сын художника, – редактор факультетской газеты. Наташа Горбаневская читает стихи в соседнем Геологоразведочном. В энциклопедии 2002 года про неё напишут: в стихах «мотивы одиночества и личной вины за происходящее… После участия в демонстрации протеста против вторжения сов. войск в Чехословакию в 1968 г. подвергалась репрессиям…» Из того, что Н. читала, помню только одну строчку:
ОЧЕНЬ НЕГЛУПЫЕ ЛЮДИ.
Это те, кто сжигал книги и рукописи. Над Лубянским ЧК часто курился дымок. (Ах, не совсем они были умные. Сожжено 90 томов надзорного дела Ахматовой. Сегодня эти ребята озолотились бы, продавая и правду и напраслину о поэте… Кусайте локти, ф-с-бэшники. Много чего было сожжено – великая зачистка русской литературы…)
Партбюро разнюхало дымок. Горбаневскую прорабатывали. Леонович написал стихи в её защиту, газета Кибрика их напечатала, Кибрик был снят, я – по другой причине – оставлял филфак и уезжал в Сибирь. Но досье моё пополнилось. Недавно журналистка, копнувшая университетский 1958, звонила мне, интересовалась, что да как. Горбаневская – мы не были знакомы – может быть, и сейчас не знает ни про меня, ни про Кибрика. Пусть знает…
Себя похвалю за интуицию.
Она меня не подвела в 1963 году. Опять 9 ЗАПОВЕДЬ.
В 1961-м Евтушенко был моим комсоргом, я работал в Бюро пропаганды Союза писателей, Женю величал «Шиллер моей юности». Я и сейчас НЕ ПОЗВОЛЯЮ говорить о нём плохо, надо всем этим улыбка самопародии «я разный… я весь несовместимый, неудобный, застенчивый и наглый, злой и добрый…». Я знаю его – доброго и внимательного к чужой беде. Если вдруг кого-то надо спасать – операция? лекарства? трудное положение вроде долговой ямы и проч. и проч. – Женя протянет свою длинную руку, позвонит, напишет… Недавно звонил губернатору костромскому, просил за лит. музей, услышал уверения, что музей сохранят, а вот Леонович не умеет себя вести, возмущает, понимаешь… фамилиарничает, фанфаронит и нас не любит. А за что вас любить…
В 62 – 3 я работаю в многотиражке «Металлургстрой» (Новокузнецк) и в одной из статей защищаю Евг., на которого накинулась свора моралистов после того, как он напечатал в Германии свою «Автобиографию». Криминал! Расшатывание устоев. Расшатывает не анфан-террибль Е.Е., но статейка в сибирской многотиражке. Некто Л. посмел защищать того, кого приказано клеймить, презирать за хлестаковщину, преклонение перед западом и проч. ПОСМЕЛ ЗАЩИТИТЬ. Вот криминал. Этого не прощали. С работы меня выгнали, приказали выдать волчий билет… Тут один из праздников моей памяти… Принимаю от хмурого Анатолия Яброва свою трудовую книжку, там будет моя профнепригодность… Ябров мрачен и мне невесело… Открываю и читаю: ЗА АКТИВНОЕ УЧАСТИЕ В СТРОИТЕЛЬСТВЕ ЗАПСИБА, ЗА УЧАСТИЕ В КУЛЬТУРНОЙ ЖИЗНИ ПОСЁЛКА – редакция выносит Леоновичу В.Н. БЛАГОДАРНОСТЬ и награждает значком за это вот самое. Матрос Тихоокеанского флота, ответсекретаръ газеты, коммунист Ябров мог лишиться и работы и партбилета… Он не знал 9 ЗАПОВЕДИ – но не послушествовал воздвигнутой на меня травле. Праздник памяти.
Образ и механизм поруки людей 9 ЗАПОВЕДИ – вставание, обратное движение костяшек домино, поваливших друг друга. А ведь именно этот ПОВАЛ происходит, когда образуется толпа. Замечательно описана вертикаль власти у Шевченко («Сон»):
Дывлюсь, цар пидходыть
До найстаршого… та в пыку (в рожу)
Його як затопытъ!.. Облызався нэборака (бедняга)
Та мэнъшого в пузо – Аж загуло (загудело) а той соби
Ще мэнъшого туза Межы плэчи. Той мэнъшого,
А мэнъший малого. А той дрибных, а дрибнота (мелкота)
Уже за поргом Як кынэтъся по улыцях,
Та й давай мисыты
Недобиткив православных….
Вертикаль от царя и тузов растекается по горизонтали площадей, где недобитки лупцуют друг друга и славят батюшку даря. Порука повиновения, на которую насмотрелся в армии Лев Толстой: привычка подчиняться сильнее привычки повелевать. Более сильная форма: страсть к холопству и вкус холопства – сильнее страсти властвовать и т.д. Есть отчего закручиниться…
По 9 ЗАПОВЕДИ люди не валят, но поднимают друг друга. Еще одна её редакция: НЕ ПОСЛУШЕСТВУЙ ХВАЛЫ…
За кахетинским столом советская делегация литераторов. Воины кахи любят героев, один из непременных тостов – «За великого Сталина!» Сидит Белла Ахмадулина, рядом Станислав Куняев и Георгий Маргвелашвили, который мне это и рассказывал. Наискосок в отдалении сидит Феликс Чуев – сын генерала авиации, сталинского сокола. И не кахетинец, но русский, этот самый Челикс Фуев, как мы его звали, поднимает тост за великого… Беллочка снимает туфельку с ноги и туфелька летит в Челикса. Кахетинцы вскакивают, готовые растерзать Беллу, но Белла женщина… Стасик на руках выносит её из того, что было минуту назад мирным застольем и сейчас превратится в свалку… Не превратится: всё же эта делегация – ГОСТИ.
Каждый раз после этого Гиичка Маргвелашвили при виде Чуева вставал в позу и возглашал: Я СЛЫШУ В ВОЗДУХЕ СВИСТ БЕЛЛИНОЙ ТУФЛИ! Надо видеть «самоварчик» Гииной фигуры, вздернутую ручку и лицо… Лицо, будто вынесенное на эту сценку с другой сцены, где всё серьёзно, страшно, гибельно. Розовое лицо становилось бескровным ликом.
26 марта 2007 г.
Где-то писал, переписываю с удовольствием, по пословице «себя не похвалишь…»
В книге Владимира Буковского «Московский процесс» автор приводит обширный донос возглавлявшего КГБ генерала Чебрикова на интеллигенцию, податливую на «подрывные устремления противника». «Вновь реанимируются и выдвигаются на арену идеологической борьбы политические перерожденцы типа Солженицына, Копелева, Максимова, Аксёнова, Вадимова и им подобные, вставшие на путь активной враждебной деятельности».
«В. Леонович в апреле сего (1986) года… публично призвал пересмотреть отношение к проживающим на Западе отщепенцам Войновичу и Бродскому. В марте с.г. на вечере в музее Маяковского он высоко отозвался о творчестве антисоветчика Галича, выразив недовольство тем, что «у нас не печатают его мужественные произведения». Окуджава, выступая в Эстонии, назвал Галича «первым по значимости среди бардов России»». Донос был разослан всем членам Политбюро. Фигурировали в нём Приставкин, Рощин, Корнилов, Искандер, Можаев… Но шёл уже перестроечный год. Передперестроечный, менявший выражение лица у коммунистических лидеров. (Когда в июне 89 Горбачев сгонял с трибуны Сахарова, лицо М.С. не светилось добротой и умом…)
Не стану описывать того, о чём доносил Чебриков. Скажу только, что про Галича ни словечка я не сказал. Это «приписка» моего следопыта. На Лубянке нужен материал – отчего не приписать Леоновичу того, что он мог бы про Галича сказать? За качество и количество матерьяла ведь ПЛАТЯТ. Вот и от Лесючевского, директора издат-ва «Сов. писатель», я услышал о себе и то, что было у меня в жизни, и чего НЕ БЫЛО…
30 марта 2007 г.
Чего это я так расписался? ТОГО, видимо, что 9 ЗАПОВЕДЬ неисчерпаема, порой неуследима, она и о хуле и о хвале…
Кому быть живым и хвалимым,
Кто должен быть мёртв и хулим,
Известно у нас подхалимам
Влиятельным только одним.
Она, эта заповедь, спит в презумпциях виновности или невиновности, спущенных сверху. Она диктует и формирует репутации. Всегда бывает приятно узнать, что человек, худой понаслышке, оказался не так уж худ…
Карикатура в старом журнале: длинный и бескостный циркач, ЧЕЛОВЕК-ЗМЕЯ ОКАЗАЛСЯ ЧУТКИМ И ОТЗЫВЧИВЫМ ТОВАРИЩЕМ.
И повторяю с удовольствием: М. С., которого знаю чуть не 40 лет, благороден, талантлив и добр. То, что приписывают ему моралисты, живущие, «на всём готовом», есть ложь и клевета.