В. Леонович (30 июня 5 г. )
ЛЮДИ МОЕЙ ЖИЗНИ – я уж говорил: так называет Тамара Павловна Милютина спутников по кругам того самого ада. Вот только что помянутый один из них – людей МОЕЙ жизни: майор Набережных.
Майора красит первый легкий хмель,
майор смешлив, умен и в службе истов.
– Сержант Арсеньев, где у нас шинель,
украденная мною у танкистов?
Подмигивает мне майоров глаз.
– Не знаю, тащщмайор! – и это правда:
сержант не знает, гдe она у н а с –
она давно уж не у нас… Назавтра
заходит разговор издалека.
Софизмами Арсеньев озадачен.
– Арсеньев… Я служил у Ковпака,
и не могу быть в a м и околпачен.
Но я могу установитъ, к т о вор
и предложить пари, что на неделе
найду шинель – так говорит майор.
Но дело, говорит он, НЕ В ШИНЕЛИ
– ТАК ТОЧНО!.. – Я из питерских сирот…
В тридцатых многие осиротели…
Детдомовцы – особенный народ…
Но дело, повторяю, не в шинели…
– ТАК ТОЧНО! – Мы сиротская страна.
Мы коммуналка, и не красть бы рады…
Ах, не шинель, Арсеньев, мне нужна…
А мне бы – МАЛЕНЬКИЙ КУСОЧЕК ПРАВДЫ…
Вы – семеро – разведка артполка
интеллигенты в первом поколенье…
Сержант, НЕ ЛГИТЕ, СЛУЖИТЕ ПОКА
в моем отдельно взятом отделенье.
Все мы вышли из шинели Гоголя… Уж не помню, нашел майор шинель, брошенную танкистами, или нет, но мне была выдана долгополая и просторная шинель беловатого нежного ворса. Одну полу подстилаю под себя, другою накрываюсь и сплю как в раю на дне окопа. КУСОЧЕК ПРАВДЫ всегда находился для нас у майора… Надо было видеть его лицо, когда нес он знамя полка, если случалась поверка, если парад. Роста небольшого, крепенький, лицо приподнято, и в нем – значение и СМЫСЛ нашей службы, смысл, вынесенный Иваном Набережных из партизанских рейдов, из питерского сиротства, из тыловой Костромы. Избегая риторики заслонюсь строчками Владимира Львова:
В квартирах печи холодны как полюс,
На улицах слезятся фонари.
Кто это выкрикнул: – За что боролись? –
3а родину. Понятно? Повтори!
У майора этот пафос был глубоко спрятан. Человек смешливый, НАВОДЯЩИЙ НАСТРОЕНЬЕ одной-двумя шутками: какие, дескать, ребята, в этой богоспасаемой Шуе ТЯГОТЫ И ЛИШЕНЬЯ службы? Сходил в самоволку – и тут глядит на меня – посидел в читальне, пополнил культурный запас… Или сходил к Машке-один-зуб – и тут уж глядит на кого-нибудь из батареи: наши к той Машке не ходят. Майор филологически одарен. Речь его напоминала чеканку с редкими, счастливо вправленными перлами. От примеров воздержусь. Где-то пишет Белла: неизъяснимую тоску навело на нее слово СКОРОСШИВАТЕЛЬ. А на меня – бездарная ругань как средство общенья… Да нет, средство разобщенья.