4 июля 5 г.
— Нет, нет, мой прекрасный! Не застойных, не вчерашних – ЗАВТРАШНИХ! Европа нам не поможет, и Всемирная Гласность нам не послужит. Миру мы будем, как и раньше, ЭКЗОТИКОЙ: русский медведь – вон чо делает! Но если раньше у медведя были страшные ракетные когти, то теперь он не так страшен. Остались медвежьи повадки – миру на забаву, а нам, россиянам, на горе. И уповать на страсбургские суды нечего. Порог чувствительности давно стерся, чужой бедой европейцев не всколыхнуть, не удивить. Да и нам как-то неловко уповать на чужое правосудие, не имея своего. Даже стыдно – Ты думал об этом?
Беседа Кима с Владимиром Мозговым в предмете имеет, так или иначе, ИДЕЮ ОППОЗИЦИИ государственному волюнтаризму и беспределу. Речи нет, слава богу, о том, чтобы сделать плюшевого мишку из медведя, у которого тем дурней характер, чем короче когти. За оппозиционным «Яблоком» перспективы Ким не видит, но ощущает «общее, разлитое в воздухе желание чего-то нового, с новой харизмой… Пример – Комитет солдатских матерей как организация, возникшая снизу, отважная и независимая. – Но и на нее пытаются давить, каким-то образам дискредитировать и приручить в конце концов…» Это отвечает Киму его собеседник. Тут я вспоминаю «Внимая ужасам войны»:
… Средь лицемерных наших дел
и всякой пошлости и прозы
Одни я в мире подглядел
Святые, искренние слезы –
То слезы бедных матерей…
И еще вспоминаю:
Перед этим горем гнутся горы
(и, по ходу: ГОРЕНКО, с ударением на первом слоге – девичья фамилия Ахматовой).
Ким и Мозговой здесь говорят о том, чем я БОЛЕЮ и чем живу последние годы. И вот что я имею сказать этим замечательным людям.
Замечательный человек жил в Костроме. Обладал он харизмой не то чтобы новой, но извечной – ПОРЯДОЧНОГО ЧЕЛОВЕКА. Наш с Тобой друг Юрка Ряшенцев говорил про Сергея Дрофенко: Сережка УМЕЕТ МОЛЧАТЬ. Это – на редколлегии «Юности», под Полевым, для которого большинство авторов были МЛАДОЗАСРАНЦЫ.
«ДАВАЙТЕ НЕГРОМКО, ДАВАЙТЕ ВПОЛГОЛОСА» – вынесено в заголовок вашей беседы. У Сережи, умевшего молчать, был друг Игорь Дедков, негромко и внятно 30 костромских и 7 московских последних лет говоривший и писавший то, о чем и ваша сегодняшняя речь.
Когда стали приходить в наши костромские края гробы из Афгана, еще не было Комитета матерей – но уже был русский писатель Игорь Дедков, эти гробы встречавший, описавший эти встречи, переведший на язык правды подлое реченье ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫЙ ДОЛГ. Игорь и был, если угодно, таким Комитетом. Таким Комитетом был Андрей Дмитрич, ну да разве только они…
По ТВ «Культура» слушаю собеседников Швыдкова, Архангельского, Ерофеева, Татьяны Толстой. С чувством горьким, но и гордым замечаю: Игорь об этом ужe сказал… Игорь об этом уже думал…
Иногда, припадая к широкой груди могучего родного языка и косо взглядывая на телеумника, говорю ему: – ЧТО ТЫ МНЕ СКАЖЕШЬ, Я ДАВНО УЖ ВЫС… Напрягитесь и доставьте три буквы. И оцените не только язык – но САМОЕ МЫСЛЬ, неглядя опережающую еще не произнесенную речь оппонента.
Что мы нынче мусолим в нашей новой смуте – КУДА ПОПАЛИ! – то давно уж выс… то есть высказал костромской затворник, библиотечный сидень, обозреватель провинциальной культурной жизни, друг историков и архивистов, социолог и ЛЕТОПИСЕЦ, глубокий демократ и, по определению, политик и мыслитель и – никуда не денешься – УЧИТЕЛЬ ЖИЗНИ И.А.Дедков. И настолько нас – меня, во всяком случае, он опередил, что СООБРАЗИВ наши пути в страну чистогана и как бы хлебнув нашего хлёбова, написал в приступе тошноты: НЕ ХОЧУ! Не хочу доживать до вашей победы, господа хорошие. И, К СЧАСТЬЮ, НЕ ДОЖИВУ.
Он не сказал: пойте ваши гимны… Но на это есть Ким.
Ох, правда. Какое торжество серости музыкальной и фальши словесной! Фазиль:
— Невыносима эта фальшь.
Да. Эта фальшь невыносима.
Вот видишь, Фазиль еще жив. И еще, и еще, а дальше – пустыня. Но Ты наивен: ошибка президента – возвращенье гимна СССР. Это не ошибка – это его лирика и программа-максимум. НАС ВЫРАСТИЛ ПУТИН НА ВЕРНОСТЬ НАРОДУ. Тебе остается поправить Михалкова, и кроме Тебя этого сделать некому. Поправишь и поймешь, где и чем кончается гласность.
(Мы были в Карабахе, потом в Ереване. Армянский гимн – все встают. Потом гимн РФ – я встаю, Оскоцкий сидит. Так и высидел, хоть я его поднимал. Потом ему пишу: мне легче было бы сидеть, чем стоять. Мы же ГОСТИ, а хозяева при нашем гимне стоят, м. б. из великодушия…) И вообще, в Грузии, тем боле в Армении Я САМ НЕ СВОЙ… Я еле выполз из Музея Геноцида, я был ТОЖЕ армянин, меня ТОЖЕ резали. Ведь я перевел -ПЕРЕВЫЛ – пере-не знаю что – ЗАРЕЗАННЫХ Рубена Севака и Гевон да Алишана и молю Бога: дай мне силы, дай мне счастья – перевести Чаренца!
Ох, к тому же самому…
ПЕРЕВЕДУ ЯМБОМ ЧЕЧЕНСКОГО ВОЛКА ВОЙ
в стену стучась бетонную повинною головой…
В какой-то легкомысленной среде живу: всерьез не слышат!
Этим начинаю – этим же кончаю:
волчий след сквозь горбатые олонецкие поля –
след прямой и глубокий – рубанули сплеча –
след, подобный удару архангелова меча –
ГЕРБОВЫЙ СЛЕД – так в юности прямо через квартал
через заборы и стены лез и перелетал, —
ночью прямо по курсу выбрав себе звезду…
ВОЙ ЧЕЧЕНСКОГО ВОЛКА ЯМБОМ ПЕРЕВЕДУ.
И никто не бросился позвонить, написать: переведи! А как бы надо! В журнале, в книгах: переведу!.. И глухо отовсюду. Я ЖЕ ВАМ ПРЕДЛАГАЮ…
Постучат в палаты
– отворю добро.
Не хотите злата?
Вот вам серебро…
Ну так что ж вы, соколы?
– БАРИН, КАК НАМ СМЕТЬ? –
И с крыльца высокого
я бросаю медь
(А.Тихомиров)
Нет, не дождетесь, меди не брошу.