В 1968 году, будучи студентом филологического факультета, я написал стихотворение:
«А в декабре ударили морозы
В серебряные звонкие литавры,
И стало вдруг торжественно и тихо
В природе, в небесах и на душе.
И думалось: наверно, невозможно
Запечатлеть в ритмические фразы
И человека, и себя, и мир,
Которому нет дела до страданий
Прекрасных, слабовольных одиночек,
Пытавшихся его остановить!»
Конечно же, донельзя довольный своим шедевром, я отправился в «Северную правду» к Игорю Александровичу Дедкову. Он отнесся как всегда с прохладцей к моему творению, но сказал: «Вот что касается прекрасных, слабовольных одиночек» — в этом что-то есть».
Позже я прочитал это стихотворение Вячеславу Александровичу Сапогову. Тот со свойственным ему прищуром сразу же меня ошарашил: «В небесах торжественно и чудно! Спит земля в сиянье голубом…» Это же всё уже было!»
У Сапогова был абсолютный слух на стихи, он любую фальшь или заимствование слышал с полуслова. У меня создалось такое впечатление, что он знал на память все лучшие стихи мира. Ни одно из моих стихотворений он не признал самостоятельным, но утешал: «Это хорошо, что ты у Лермонтова позаимствовал. Вот если бы ты у Виктора Бокова или Льва Ошанина списал, это было бы совсем плохо». И добавил: «Ничего глубокого нет в стихах у Бокова!» Мне повезло на учителей: благодаря им в этом мире стало меньше одним плохим поэтом. А неудавшиеся поэты, как правило, становятся плохими людьми. Примером тому — «Великий гений всех времён и народов, вождь и отец всех великих зияющих высот», известный своей скромной парой старых носков и своей невероятной скромностью». И гуманизмом.