О Леониде Сергеевиче Васильеве

В.Г. Смирнов[*]

В Костроме в год 80-летия со дня рождения выдающегося архитектора-реставратора, Заслуженного работника культуры РСФСР, Почётного гражданина города Костромы Леонида Сергеевича Васильева (1934—2008) выходит сборник «Об архитектурном наследии Костромского края», включающий его статьи, пояснительные записки к проектам восстановления памятников архитектуры, письма в их защиту, воспоминания коллег, а также настоятелей костромских храмов и др.

Воспоминания хорошо известного костромичам В.Г. Смирнова, более 30 лет возглавлявшего управление (департамент) архитектуры Костромской области, а затем профессора КСХА, тоже вошли в книгу Л.С. Васильева. В основе публикации — интервью, записанное Р.Г. Севикян для радиопередачи в 1-ую годовщину смерти Л.С. Васильева (2009 г.).

В бытность главным архитектором области мне приходилось часто встречаться с Л.С. Васильевым по разным вопросам.

Общение с ним было самое дружеское, мне он очень нравился как человек. Это был, вообще, подвижник такой, который о себе меньше всего заботился; конечно, о нём должны были заботиться больше в епархии, где он работал. У него было плохо со зрением, потом с сердце начало шалить. И вот так получилось, что не уберегли его…

Я приехал только что после института, и первая встреча у нас получилась несколько необычная — случайная, если можно так сказать. Естественно, собрались коллеги, знакомые, вот тогда я впервые познакомился с Леонидом Сергеевичем, где-то сорок лет назад. А потом связь прервалась и затем возобновилась при переходе моём в органы архитекторы области. Поскольку было очень много вопросов и по гражданским архитектурным памятникам, да и по культовым сооружениям, то приходилось часто обращаться к специалистам реставрационной мастерской, и мне представлялось, что Леонид Сергеевич был наиболее подходящим для этого человеком: очень внимательный, заботливый и очень высокий профессионал. Это был мастер своего дела. Я считаю, что это был единственный человек у нас — и не только в области, может быть (в области-то уж точно), — который прекрасно знал своё дело, которое для него и было жизнью. По-другому он и не мыслил. Его можно было в любое время поднять, послать в любую командировку.

Много встречались мы в командировках в разных районах нашей области, особенно в Галиче. Знал его состояние — уже в более старшем возрасте — и болячки его и невольно задумывался: а как же он всё делает? Поэтому преклонялся перед ним как перед исключительным тружеником.

Наиболее тесные контакты у нас были по Видяеву — по храму, который построили на плавбазе, где стоит наша подводная лодка «Кострома» и другие атомные подводные лодки Северного флота. И вот там наиболее близко пришлось соприкоснуться — в неформальных беседах, потому что жили вместе, в одной гостинице, делали одно дело, и здесь он раскрылся всей душой. Такое доброе отношение, заботливое. Мыслей своих не навязывал, но говорил так убедительно, аргументированно, что и возражений никаких не было.

Впервые мы поехали к подводникам где-то в августе 2000 года — на выбор площадки. Приехали в посёлок Видяево, а до того места, где стоит этот флот, ещё километров десять-пятнадцать. Прибыли на эту базу (бухта — так называемая Ара, это такой фиорд) и стали знакомиться с местностью. Искали такую площадку, к которой можно было бы близко подойти, потому что по габаритам эти суда требуют большой глубины. Выбрали место на мысу, где стоял крест, метров, наверное, около четырёх-пяти высотой, металлический. Этот мыс как-то вдавался в бухту, и подводники говорили: как мы уходим и приходим, первым встречает нас — это крест.

Это место мы и выбрали для часовни, и Л.С. Васильев начал проектировать часовню — по просьбе командира нашей подлодки, Владимира Анатольевича Соколова. Областная администрация от экипажа лодки получила письмо, что поскольку земля костромская им помогает, то они просят «для дальнейшей духовности и общения воздвигнуть часовню». Ну, часовню — значит, часовню запроектировали.

А потом произошла трагедия с «Курском» — катастрофа для страны, да и не только для России. И тогда возникла мысль, что нужно строить храм. Поскольку у нас Николай Угодник — это покровитель всех путешествующих, и моряков, в первую очередь, храм был назван Никольским. И Васильев сразу же начал перерабатывать проект.

Конечно, храм должен быть из дерева, и необходимо было его быстро собрать. Поэтому задачи были такие: во-первых, нужное дерево подобрать, потом — срубить сруб, разобрать, погрузить и там, уже на месте, собрать. Этим вопросом сначала занималось СУ-7, но мы скоро поняли, что они не смогут сделать — там не было технологов, мастеров по дереву, и пришлось искать другого исполнителя. Нашли в Макарьеве, там было такое общество ограниченной ответственности «Русские строительные технологии», которое занималось деревянным домостроением и возведением культовых сооружений под Москвой и в наших краях. Сразу договорились: они заготавливают сруб, готовят бригаду и выезжают в Видяево. Мы приехали с Васильевым с проектом храма в ноябре и договорились, что подводники делают фундамент, готовятся, и начало строительства будет где-то в мае 2001 года.

Леонид Сергеевич закончил чертежи. Он очень детально, скурпулёзно относился к этому поручению, считая его главным в то время. Тем более — это было необычно — что храм сооружался на базе подводников и сделать нужно было в краткие сроки. Когда проект был готов, мы приехали на встречу с командиром дивизии, были на нашей подводной лодке «Кострома». На лодке очень тесно, но подводники говорили: по сравнению с дизельными — у нас дворец целый. У командира каюта небольшая — метра два на три. И рядом же главный пульт — центр, где всё руководство лодкой происходит. Встретили нас, конечно, как подводники, моряки встречают, — радушно.

С Леонидом Сергеевичем мы все детали обговорили: как, что, из чего, как лучше, что должны сделать подводники. Он очень внимательно отнёсся к постройке храма (он-то уже знал, как специалист, как лучше подойти к делу) и многое посоветовал. У него каждая деталь была проработана: то ли это был оконный проём, то ли небо внутри; алтарная часть, трапезная — всё у него чётко-чётко, до малейшей подробности было проработано.

Храм деревянный, шатровый. Л.С. Васильев знал великолепно традиции церковного строительства и следовал этим традициям. Он знал пропорции, понимал дерево как материал и с ним он работал просто великолепно.

«Русские технологии» подготовили материал, погрузили на семь КАМАЗов сруб, весь добор, и с мая и до июля храм построили. В июне собрали стены и шатёр, а в июле выполнили отделку. В последнее воскресенье июля, в День военно-морского флота, были закончены все работы.

Леонид Сергеевич очень интересовался ходом строительства. Он уже не выезжал на объект, но мне приходилось бывать там — по поручению администрации, а потом я встречался с Леонидом Сергеевичем. Он спрашивал: всё ли успевают, как врубки делаются, квалифицированные или нет мастера? Я успокаивал: всё хорошо, всё нормально, люди знающие, всё делается точно по проекту, никаких отступлений нет.

Около храма установили гранитный камень, на котором вырезали: «Храм сей сооружён во славу флота Российского руками и на средства жителей земли Костромской». Рядом соорудили звонницу.

Мы встречались и по строительству в Костроме, бывали у нас некоторые конфликты, каждый отстаивал своё мнение. Он был очень объективный, у него было своё видение, свой взгляд на вещи. Он выражал свою точку зрения аргументированно, с глубоким знанием дела, с ним нельзя было не согласиться; он, безусловно, был авторитетен среди архитекторов.

Он видел Кострому гармоничным городом, прекрасно понимал, что прогресс идёт, что город развивается и не будет жить прошлыми категориями, однако необходимо сохранить то, что было создано до нас нашими предками. Он выступал за то, как можно бережнее относиться ко всей застройке и как можно внимательнее к размещению новых объектов: учитывать масштаб, соотношение с окружающей средой. И его понимание наследия очень во многом помогло избежать ошибок. К его мнению очень прислушивались, и он играл большую роль в архитектурной жизни, и не только нашего города, но и всей нашей земли Костромской. Для него Кострома, действительно, стала второй родиной, к которой он прикипел. Он всего себя отдавал, он сгорел здесь.

Это уникальный человек. Архитектура, реставрация — вся его жизнь. Он достаточно скромно, даже аскетично жил, скромно вёл себя, это — я считаю — можно объяснить его интеллигентностью, воспитанием, образованием, которое он получил в Московском архитектурном институте. Он имел богатый творческий опыт. Леонид Сергеевич получил звание Заслуженного работника культуры за мемориал в Шушенском, которым занималось Министерство культуры. Звание Заслуженного архитектора не получил только из-за отсутствия заботы со стороны епархии и Союза архитекторов. Сам он, конечно, не мог пойти и потребовать: «Дайте мне Заслуженного архитектора!» — его скромность везде сказывалась, и в этом тоже.

Он реставрировал и Макарьево-Унженский монастырь, который, как и все церковные строения, был забытым вследствие политики — Церкви не помогать. Леонид Сергеевич всячески способствовал возрождению обители: во-первых, сделал проекты реставрации всех храмовых построек, очень часто он там бывал, изучал и архивные материалы, приходилось очень много и плотно работать, чтобы восстановить монастырь в том виде, в каком он был раньше.

Занимался так же он и Галичем. Мне кажется, что он больше там был, чем в Костроме, в 2000-е гг. Там служит о. Александр Шастин, благочинный этого округа, он очень активный. Он поставил целью восстановить все храмовые постройки в своём районе. С помощью Леонида Сергеевича очень много было сделано и обследований памятников, студенческие отряды из Костромской сельскохозяйственной академии делали обмеры, выявляли интересные памятники, и Леонид Сергеевич здесь был в первых рядах.

Работал он и для заграницы. Я знаю, что у него был храм где-то во Франции, построенный по его проекту.

В учебную, преподавательскую работу он вписался как великолепный консультант; к нему ездили студенты, и он в Караваево, в академию, приезжал, и всегда был готов приехать в любое время, чтобы проконсультировать, помочь. Консультировал и помогал студентам с удовольствием, потому что понимал, что должен отдать свои знания. Не было никогда никаких отговорок; сложности были — транспорта у академии не было, а добраться до Караваева и обратно ему тоже было очень трудно, и к тому же эти поездки — потеря времени, а он время очень ценил. Он обычно замечал скороговорочкой: «Ну, мне надо делать, мне надо идти». Какие-то дела, какие-то вопросы его ждут, и он обещал, он должен сделать. Любая просьба не оставалась невыполненной.

Мы просили: «Леонид Сергеевич, ну возьми какого-нибудь активного помощника» — зрение у него ухудшалось, несколько операций на глаза были неудачные. Придёшь — он работает, склонившись буквально до самой доски, и он сам всё выполнял. Великолепна у него графика, его манера исполнения чертежей, которую он довёл до совершенства; у него почерк — как у специалиста, его сразу отличишь от других. Он всё время писал от руки, каллиграфически, а это говорит о характере человека. Он хотел, чтобы всё было чётко и ясно изложено и абсолютно понятно для исполнителя. Он очень аккуратно всё исполнял, шрифт у него великолепный.

К рабочим, к реставраторам он относился как к своим коллегам. У меня сложилось такое мнение, что он со всеми разговаривал как с людьми, обладающими тем же опытом, что и он. Не выставлял свои знания, а был очень деликатный, очень внимательный человек, с которым было очень приятно общаться. Зная его деликатность, иногда задавали ему, может быть, и не совсем корректные вопросы, на которые он старался обоснованно ответить. Действительно, великолепный человек.

И, конечно, земля наша, епархия и коллеги потеряли очень много оттого, что он ушёл из жизни. Мне кажется — как-то внезапно.

Он всё же какой-то одинокий человек был, ему нужна была поддержка, помощь. Иногда и мы-то не очень внимательны были, как обычно в жизни случается, — тебя захлёстывает какая-то текучка, а когда немножко оглянешься, посмотришь: «Ну почему? Ну почему? Почему ты это не сделал?» А время-то уже ушло. Иногда он звонил: «Ну как?» Думаю, а почему он позвонил? А, чувствуется, ему надо поговорить, излить что-то — ему общения не хватало. Он глубоко одинокий был человек, и это одиночество тоже как-то на него влияло. Трудности у него, безусловно, были. В какой-то степени и его личная жизнь располагала к этому.

Его очень удручало ослабление зрения — приходилось напрягаться. И в то же время чертил такие изящные, тонкие линии, что трудны и зрячему человеку.

А в работе всё забывалось, сглаживалось, и он только работой и жил.

Иногда у нас бывали откровенные разговоры: «А как ты живёшь, а сколько ты получаешь?» Он называл какую-то там незначительную сумму. «А на что же ты живёшь-то?» Действительно, это были мизерные суммы, которые ему платили за работу, но он никогда «не возникал», ничего не говорил по этому поводу.

Я считаю, что это было замечательное время, когда мне пришлось с ним общаться — видеть, знать, беседовать. Он мне очень много дал, во-первых, как человек, который подал тебе пример, обозначил определённые критерии, рамки, из которых ты стараешься не выходить уже. И в части профессии: он очень и очень грамотный был, он знал своё дело до тонкости. Наследие его большое, после себя он много оставил. Где он только ни был, что он только ни делал. Я благодарю судьбу, что с ним познакомился. Какие-то расхождения во взглядах у нас, конечно, были, но не было такой остроты почему-то, не доходило до этого. Наверное, я от него больше взял, чем я ему дал. Мне кажется, он «донор» был для всех. Он всё отдавал: всё, буквально, что имел, — всё отдавал.

В Леониде Сергеевиче была искра Божья. Конечно, многому можно научиться, но мне кажется, человек рождается с этой искрой, не приобретает — приобрести можно всё что угодно, — а вот, что дано, что заложено, оно только развивается; и мне кажется, что вот эта искра Божья в нём и была.

—————————————

[*] Владимир Георгиевич Смирнов (1935—2013) — архитектор. В 1968—2001 гг. — главный архитектор Костромской области; в 2001—2013 гг. профессор кафедры архитектурного проектирования Костромской сельскохозяйственной академии. Почётный строитель России, Почётный архитектор России.

Публикация А.В. Соловьёвой

Приложение

Вновь над Волгой малиновый звон:
Восстановлена самая величественная «дебринская» колокольня

Георгий Беляков

До середины XVII века на Нижней Дебре соседствовали два деревянных храма: Воскресенский и зимний — Георгиевский.

В 1799–1802 гг. оба были перестроены. Один получил название Знаменского, к его трапезе была пристроена новая колокольня в стиле барокко, окрашенная в бирюзовый цвет, высотой в 43 метра.

Колокольня имела внутри придел святого Прокопия Устюжского и была освящена в 1801 году.

В 1913-м, в связи с 300-летием царствования династии Романовых, Воскресенский собор посетил Николай II с семьёй.

В 20-х годах Знаменский храм был закрыт, а в 1937-м разрушен вместе с колокольней.

Инициатором ее восстановления в 1995 году стал главный архитектор Костромской епархии Леонид Сергеевич Васильев[*].

И вот более чем через 60 лет возрождённая колокольня была торжественно освящена архиепископом Костромским и Галичским Александром. Присутствующие вновь услышали малиновый звон всех девяти колоколов, шесть из которых ранее принадлежали именно этой колокольне.

Фото автора, г. Кострома

Эковестник: Око. – 2001. – № 11 (ноябрь). – С. 5.

—————————————
[*] Л.С. Васильев был и автором проекта восстановления колокольни и осуществлял авторский надзор (прим. публ.).

← живая память