В. Леонович (29 июня 5 г.)
Надо вернуться к 22 числу. Новое здание Костромского архива в Черноречье. Читальный зал, несколько стендов с материалами, относящимися к началу Войны. ПОЛОВИНА – полуобгорелые бумажки, след пожара в Богоявленском соборе в 82 году – там и «хранился» архив. На крышу храма залезли мальчишки, в проемы барабана не видно, что там внутри. Темно внутри, они и стали пускать горящих голубков…
ГУДЕЛО КАК В ДОМНЕ –– писал мне Игорь Дедков.
Столетий восемь взметено
через замковое окно
за два часа единым махом.
И КОСТРОМА ОДЕЛАСЬ ПРАХОМ.(И трауром покрылся Капитолий. – Батюшков)
Обгорелые листочки, мокрые, потом разглаженные, отксеренные, хранятся до нового пожара. Шутка.
Человек 30 слушали выступавших. Думаю, каждый чувствовал свои слова излишними – при всей их недостаточности.
Из Ленинграда в Кострому были эвакуированы детские дома.
До Костромы добралось чуть больше половины детей. Голодная Кострома 42 года все же сумела накормить дистрофиков, а детей из разных городов было около 4 тысяч.
От Костромского предрика – директору пивзавода: выделить пивных дрожжей (столько-то) семье эвакуированных в виду крайней истощенности их организма.
Вспышка сыпного тифа – карантин в общежитии на ул. Чайковского. Телеграмма секретаря ОК ВКП(б) в Галич: выделить трудрезервы для заготовки дров для Москвы.
В Галич же: мобилизовать женщин на работы оборонного значения. В МОБИЛИЗАЦИОННОМ ИЗВЕЩЕНИИ гражданке Яремцевой Елене Мих. предписано с ноября 43 по апрель 44 выполнить 110 норм на лесозаготовке.
Комсомольцы Галича собирают деньги на строительство эскадрильи самолетов.
Повсеместный сбор теплых вещей для Красной Армии. Горьковский Обком партии шлет предписание Кологривскому РК под грифом СЕКРЕТНО (!) собрать 290 полушубков, 600 валенок, 650 меховых рукавиц, 1000 носок и чулок… «Областная комиссия предупреждает о необходимости сохранить от порчи каждую вещь, поступившую от населения…»
Что означает это СЕКРЕТНО? Для меня – ту стыдливость, о которой заметил Тютчев: БОЖЕСТВЕННАЯ СТЫДЛИВОСТЬ СТРАДАНЬЯ. В переводе на прозу того момента: пусть не знает враг, как нам туго… Как в стихах «Шурки Попова» – Александра Яшина: стрелок попал в орла, но тот и вида не подал:
Орел упал, но средь далеких скал –
чтоб враг не видел, не торжествовал.
Собрание и выставка «К 60-летию победы» получились, как видно, не для слабых. На одном из 4 стендов – фотография лейтенанта Веры Андреевны Тлиф (Волчихиной) – выпускницы фельдшерского Костромского медучилища. Это мать Ирины Халидовны Тлиф, собрание ведшей. Заодно представлена была и книга ее – об истории рода В. В. Розанова.
Тлиф – вечная птичка, такой же породы была А. И. Цветаева. Ни грамма лишнего веса. Вспорхнула на стол, на который и я облокотился, – обменяться мнениями о выставке. Но тут же и слетела. Надо позвать ее в гости.
Я читал стихи, чувствуя, опять-таки, НЕДОСТАТОЧНОСТЬ их. Но сказал, что Мама работала в госпитале на Дебре, что начальником был Михаил Анисимович Державец – царство небесное и сердечная память… И долг мой неоплатный.
Вынув из урны хлеба кусок,
бабка его завернула в платок.
Кто его бросил и кто оплевал,
я не увидел и не назвал.
Но ПО ТОМУ, КАК взглянула она:
я ужаснулся: будет война!
Все же я помню вкус дуранды (жмыха) льняной и конопляной, и не все еще старики убрались на тот свет, которые ту Войну победили. 100, нет, 110 норм… Скибка клеклого хлеба стоила 30 рублей. Тридцатка такая красная. Помню летний лагерь ЛАУ и все строевые песни, что пели ленинградцы. Мой майор Набережных – светлое пятно в сумерках шуйской казармы. Солженицын – знал ли Александр Исаич Ивана Федоровича? Надо бы спросить, тоже ведь знаменитый, воевал у Ковпака. Зимний привоз раненых в госпиталь: Державец отламывает и отбрасывает мертвые черные пальцы, культяпку тоже, м. б., отрежет… Какие тут слова?
Так что, свет мой Игорь Александрович, ты неправ, коря Астафьева за его матюги. ЧОРТОВА ЯМА – это сама война, а там не только пальцы – сердца мертвеют. И НЕ С ЧЕМ сравнивать проклятых и убитых, и не с кем. Бурсаки Помяловского? Ха…