К вечеру внешняя обывательская жизнь мало-помалу стихала. Гасли фонари, город пустел. Ближе к ночи тишь безлюдных улиц нарушали привычные мерные удары стукалок ночных сторожей да редкие экипажные звуки извозчицких пролеток, спешащих доставить врача к больному иль подгулявших обывателей к домам. В город, пребывающий в покое и отдохновении, заступали на службу люди ассенизационных занятий.
Согласно постановлениям время их труду отводилось от 12 часов ночи до 5 часов утра — летом и от 10 часов вечерадо 7 часов утра — зимой. С началом служебного часа по ночному городу неспешно и негромко, оберегая обывательский покой, разъезжались их непривлекательные, унылые экипажи темно-серого, грязного цвета. В повозках покоились весьма вместительного объема порожние с подтеками нечистот осмоленные бочки, на задней стенке которых двухвершковой высоты красное число сообщало номер ассенизационной кареты. Неспешность хода — профессиональная привычка — спасала возниц от разлива нечистот переполненных емкостей при движении по неровным улицам, из каковых, по большей части, состоял город. Вдоль санитарной телеги покачивался на длинном древке бадейный черпак, главный аксессуар редкостной специальности.
Управлял номерным экипажем (частным или казенным) ассенизатор, обыкновенно малый угрюмого вида в бесформенной одежде цвета ночи. Повозки тянули, как правило, лошаденки дрянной масти. Собственную лошадь имел редкий очиститель, в их упряжках трудились больше арендные экземпляры. Сыскать лицо для несения такой службы — это исстари считалось делом нелегким, ибо во все времена таковая публика была «на вес золота». Оттого и окрестил народ ассенизационных людей «золотарями», а их общество именовал — «золотая рота».
Охоту к золотарскому делу в Костроме имели крестьяне пригородных деревень и всякие «нижние лица», которым судьба как бы уготовила вечное положение при зловонном деле. Неблагодарная, грязная, вредная служба по очистке отхожих мест, помойных ям, возке нечистот, служба, без которой общество не мыслило существования, втягивала в занятия разного рода неудачников, не могущих по каким-либо обстоятельствам приложить себя к другим делам. Одна из причин, которая надежно удерживала санитаров в промысле, — относительное постоянство иметь устойчивый заработок.
Окрестные крестьяне занимались ассенизацией в основном по зимам, когда сокращались работы в деревне, во всякую другую пору только нуждатолкала на ночные приработки. Горожанам-золотарям жилось много хуже: очистительное дело было их главным ремеслом. Особость занятий отметила их жизнь печатью неустройства, сделала быт серым, печальным, неулыбчивым. Городские золотари вели замкнутый, уединенный образ жизни, слыли известными нелюдимами. Компании водили только между собой. Редкий из них имел собственное жилище, они обыкновенно снимали углы в скверных домах и плохих квартирах, расположенных в последних городских кварталах. Питались «господа» кой-как: в дешевых лавках, где второсортный продукт шел за «только что полученный». Трезвое лицо — явление в ассенизационном обществе чрезвычайно редкое. Здоровье из них высасывал труд крайней вредности, мучило пьянство, неустройство в быту и все вместе приводило к чахотке. Она доводила дело до известного конца. Заразных больных, вонючих людей обывательское общество не жалело, вспоминало о них по случаям исключительной нужды.
Самая желанная пора в году для золотарей — лето. С приходом его очистители получали облегчение, преображались: каждодневное купание, стирка рабочей одежды изменяли их вид, который давал возможность на сезон свободно, без оглядки чувствовать себя полноправным обывателем в обществе чистых горожан. С приходом осени жизнь очистителей возвращалась к прежнему положению.
Зимний сезон для ассенизационных дел всегда был малодоходным, тревожным, убогим. Городской обыватель предпочитал очищать выгреба и помойки весной и летом. Зимой чистка велась больше в общественных зданиях, учреждениях, во всяких казенных местах. Такие подряды отдавались с торгов заранее. Их брали владельцы сильных ассенизационных обозов, золотарям-одиночкам работы не хватало. И если не удавалось загодя иметь договоренность на работы, то одиночки шли в наем к хозяевам частных обозов.
В 60-х гг. XIXвека вывозкой городских нечистот занимались «вольные люди», которые, следуя давнему местному обычаю, вывозили городские отходы «за версту от заставы и вдаль от больших дорог». Зимой горожане прибегали к еще более бесхитростному, малозатратному способу: вывозили нечистоты на реки. Надлежащего санитарного надзора, в силу малочисленности врачебного персонала, не было. Последствия зимних вывозок обыватель ощущал весной, когда «после весеннего спада вод более твердая часть экскрементов не уносится водою, остается на берегу рек и, разлагаясь, пропитывает вонючими остатками почву и таким образом производит вредные миазматические испарения». В 1873 г. вышел приказ Правительствующего Сената «О недозволении вывозить из города нечистоты на лед Волги и Костромы». Указ в городе начал исполняться только в 1875 г.
Места будущих свалок городское управление определило на загородных пустопорожних землях: первое — «при Вологодском тракте, в конце Еленинской улицы», второе — «от конца Мясницкой улицы». Поначалу свалочные площадки никаких обустройств не имели (впоследствии их снабдили теплыми сторожками — А.А.) Завести собственную ассенизационную службу в те годы город не мог: затраты на заведение ее требовались весьма значительные. В городе объявились ассенизаторы-одиночки, а первой ведомственной очистительной службой стал обоз исправительного арестантского отделения, располагавшийся на Верхне-Набережной улице. Городские владения приводились в порядок арестантским трудом. В 80-х г. открываются частные конторы ассенизации. Но маломощная очистительная служба не могла справиться даже с очисткой общественных мест, и главные регулярные работы по содержанию города в чистоте исполняли арестанты.
Если с уличной свозкой назьма (смесь грязи и навоза — А. А.), мусора, снега дело обстояло более или менее благополучно, то деятельность золоторотцев и ассенизационных предприятий, занятых вывозкой обывательских нечистот, носила вид, далекий от желанного. В конце 1903 г. ненормальное положение по вывозке нечистот разбиралось в собрании гласных думы. Картина представлялась в следующем виде: «…нечистоты вывозятся крайне небрежно, часто разливаются в ночное время по улицам и сваливаются на окраины города. С наступлением теплого времени все эти нечистоты разлагаются и издают сильное зловоние, заражая воздух на значительном расстоянии, что, без сомнения, весьма вредно отражается на здоровье жителей не только окраин, но и всего города».
К началу века загородные вместилища нечистот оказались в состоянии едва ли не полного заполнения. В 1904 г. город осваивает в местах «лучших и более удобных» новые участки для свалок площадью по четыре десятины (десятина = 1,09 га) каждая. Одно место облюбовали в 250 саженях (сажень — 2,13 м) «за Черной речкой», другое — «между Молвитинским и Вологодским трактами». Новые свалочные места обустраивались теперь обдуманно. Стороны участков, обращенных лицом к городу, засаживали деревьями, прорывались специальные канавы, прием отходов велся по плану. Переместили сюда и старые теплые сторожки.
О местах прежних свалок управители города не забывали. По прошествии некоторого времени к ним возвращались. Когда комиссия компетентных лиц находила, что естественные биологические процессы окончены, составлялось заключение о дальнейшем использовании земельных участков. Их осушали, разрабатывали и по готовности объявляли к сдаче в арендное содержание.
Обыватели, жившие на улицах, покоторым следовали ассенизационные экипажи с «исправными» бочками, наполненными жидкими нечистотами, более других горожан испытывали на себе всю «прелесть» очистительного промысла, а жительствующим в последних кварталах, на выезде из города, доставалось еще в большей степени. Участки этих дорог стояли без замощения, были не осушены, никакого ухода не знали. Еленинской улице в этом отношении весьма не везло: со времени устройства в конце ее первой городской свалки она на многие десятилетия приобрела статус особой дороги. В 1911 г. она выглядела так: «Еленинская улица в конце ее так затоплена грязью, что проехать по ней с бочкой очень затруднительно, почти невозможно, почему ассенизаторы и открывают краны. Эта улица на вершок (4,4 см) залита вонючей жидкостью».
В крайне тревожном, угрожающем санитарном положении оказался город во время мировой войны. Число жителей постоянно росло (1915 г. — 71109 чел. против 59202 чел. в 1913 г.), город заполнялся беженцами, эвакуированными предприятиями, госпиталями. Ассенизационные потребности резко возросли. В 1914 г. рабочий ассеннизационный обоз города состоял из 42 лошадей и нескольких машин для качки нечистот, сил его не хватало. Городской управе пришлось вынужденно отказать в услугах обывателям, переключив заботу обозов на обслуживание только общественных зданий. Война затронула частные ассенизационные обозы: в них «…произошло сокращение лошадей по случаю взятия их в войска, крестьяне и совсем перестали ездить на работу в город».
Ко всему положение осложнялось отсутствием рабочей силы. «Массовый уход со службы рабочих из городского рабочего и ассенизационного обозов» был вызван недостаточностью «получаемого вознаграждения». Город увеличил численность людей в обозах и повысил вознаграждение рабочим. Принятые меры, конечно, отчасти оздоровили обстановку, однако довести ее до надлежащего вида никак не могли.
Угрюмые мужики-ассенизаторы из общества «золотой богемы», облаченные в длинные клеенчатые фартуки, в одежды из грубых материй, при свете тусклых фонарей, вооруженные черпаками, скребницами, щетками, со знанием дела трудились, освобождая от отходов казенные и обывательские дворы. Тряпичные маски-противогазы закрывали их лица, спасая расстроенное больное дыхание от «нестерпимых испарений». Когда замолкали голоса ночных стукалок и груженые бочечные экипажи отбывали в последний рейс, на улицы выходил новый сорт очистительных людей — дворники.