Ракетные базы в костромском лесу на сусанинской дороге

Светлана Розит

Фото: из личных архивов

Как строили и обслуживали объекты

секретной 10-й костромской
ракетной дивизии

В 2005 году по договору об уничтожении ракет средней и меньшей дальности была расформирована 10-я костромская ракетная дивизия. В 80-х годах она первой в Ракетных войсках была оснащена боевыми железнодорожными ракетными комплексами, аналогов которым в мире не было. 45 лет на территории Костромской области в совершенно секретных условиях несли службу тысячи офицеров и солдат. По приблизительным данным с мая 1961 по январь 1965 годов на секретных объектах в регионе трудилось более 25 тысяч военных строителей, рабочих и служащих Советской Армии. «Русская планета» нашла офицеров, которые принимали участие в строительстве и развитии костромской ракетной дивизии, и расспросила их о том, как это было.

«В Красном ракета стояла прямо на берегу Волги»

Военный инженер-строитель, полковник в отставке, ветеран Вооруженных сил Виталий Федорович Мойсюк был одним из первых, кто начинал строительство ракетных комплексов в глухих костромских лесах.

– Я родом с Украины, закончил в 1961 году Ленинградское высшее инженерно-техническое училище Военно-Морского Флота, факультет строительства военно-морских баз, — вспоминает Виталий Федорович. — В 1961-м началось становление Ракетных войск стратегического назначения. Потребовались кадры, а у нас был широкий профиль, мы могли строить военно-морские базы, аэродромы, детские сады, жилье, школы. Мы отличались от гражданских строителей. У нас даже срок обучения был дольше.

И вот нас переодели в сухопутную военную форму. Со мной, как со старшим группы, ехали еще 13 моих однокашников. Куда именно мы попадем, никто не знал до последнего. Только в день отправки я получил билеты, на которых было написано: город Кострома.

С ракетами мы были знакомы. В училище изучали все известные американские системы, в том числе “Миннтмен” и “Атлас”. О советских ракетах мы, конечно же, не знали ничего. Все было строго засекречено. Даже то, что будем заниматься обустройством ракетной бригады (это потом ее назвали дивизией), мы узнали лишь после того, как подписали все документы о неразглашении, оформились в комендатуре и обжились на новом месте.

Я попал в воинскую часть управления инженерных работ. Первым, что увидел, была 30-я площадка, на которой уже шли работы. Наша начальная задача заключалась в том, чтобы построить базы для дальнейшего строительства комплекса: дороги, склады, бетонные заводы, подъездные железнодорожные пути. Все это мы построили. Там, где сейчас “Святой источник”, была 16-я площадка, где также создавалась база для строительства. На ней был построен железобетонный завод, проложены железнодорожные пути и была база нашего автотранспорта, а также склады для ракетной дивизии, потому как у них ничего не было, а надо было где-то принимать пребывающие грузы, и мы построили четыре склада. Соответственно были выполнены и все коммуникации. Тепло подавалось от паровоза. Обычный паровоз топил топки, вырабатывал пар, который поступал на железобетонный завод и пропаривал железобетонные конструкции, которые мы уже изготавливали.

Это была база так называемого открытого типа. Мы строили базы и на закрытой территории. Первой из них стала строительная площадка номер шесть, где были построены железнодорожные пути, станция “Ромашка”. Наше поколение еще помнит, как с вокзала под звуки “Славянки” уходил поезд до станции «Ромашка». Туда ехали все ракетчики и строители. Здесь уже потом принимали ракеты, а пока шли подготовительные работы и одновременно строились пусковые позиции. Все это возводилось в лесу по Сусанинской дороге. Ракетные старты были вблизи Костромы, Сусанино. Мы их построили за четыре года с 1961 по 1964. Сказать, что это было сложно, значит не сказать ничего.

До сих пор наши постройки живы и служат людям. Правда, конечно, многое сами люди и разграбили. Например, колейные бетонные дороги практически все уже растасканы. В свое время чтобы обеспечить связь между базами мы по лесам прокладывали километры кабельных трасс. Нам нельзя было из-за особой секретности вырубать леса. Мы вырубали просеки только для линий электропередач, а для связи копали траншеи вручную и прокладывали кабели. Так вот, когда началась охота на цветной металл, нашлись такие умельцы, которые приезжали на ГАЗ-66, металлоискателем находили конец кабеля и вытаскивали, сколько могли, прямо лебедкой. Куда смогли проехать — все вытащили. Ну, это уже в наше время, а тогда мы строили базы для принятия изделия, ракетой ее нельзя было называть, все было очень секретно. Когда мы все построили, собрали свои вещи и ушли. Встала охрана. Уже никого не пускает. Приезжают ракетчики. Устанавливают ракету, заправляют ее, уходят. Приходят те, кто обслуживает головные части, пристыковывают к ракете ядерные боеголовки.

Мы возвращались на площадки, строили новые, как только появлялись более современные, мощные ракеты. Так было и когда Костромская дивизия готовилась принять ракеты «ОС» (Отдельный старт). ОСовские полки, так их называли условно, начали строить в шести районах области практически одновременно. Все было уже на более высоком уровне. Ракеты, командные пункты, холодильные центры, которые поддерживали температуру — все было под землей. Таких комплексов должно было быть двенадцать, а мы успели построить только девять. Начались переговоры с США, которая потеряла свою неуязвимость. Так как необходимо было выдерживать определенное расстояние между боевыми ракетными комплексами, они были разбросаны по шести районам области. Рядом с Костромой в Сусанинском, Судиславском, Островском, Галическом, Красносельском районах, в последнем стартовая позиция стояла в трехсот метрах от Волги.

А потом пошли уже самые грозные ракеты — БЖРК, они маскировались под обычный пассажирский вагон и могли перемещаться в любой уголок страны. Они базировались также на нашей шестой площадке. Те пути, которые мы сделали вначале, пригодились. Мы продлили их до станции «Василек» и в чистом поле сделали базы для БЖРК. Кстати в скором времени на этом месте организуют современную, цивилизованную свалку. Ее проект уже почти готов.

Я уже был давно на пенсии, когда узнал о расформировании дивизии. Обидно, да. Столько труда вложено, столько сил, но я всегда своим солдатам говорил, что мы единственные военные, которые не разрушают, а созидают. Греет душу то, что наша работа не осталась ненужной, ею до сих пор пользуются люди. На построенной нами 33-й площадке сегодня центр реабилитации детей с заболеванием ДЦП, на 23-й — поселок Солнечный. Раньше тут жили люди, которые страдали алкоголизмом, они тут работали, изготавливали металлоконструкции. Все наши площадки — это маленькие поселки, где есть свое тепло, свет, дороги, столовые, общежития, нет только жилья для семей, потому как мы строили жилье для офицеров и солдат, которые приезжали на площадку для несения боевого дежурства, а потом возвращались домой. На 22-й площадке были медицинские склады московского военного округа, потом их передали в “Центр здоровья”, который до сих пор расфасовывает там лекарства. 11-я площадка занята была складом боеприпасов для авиации.

Кроме этого мы построили километры дорог, линии передач и даже училище художественной обработки металлов в Красном-на-Волге построили мы. А дело было так: Министерство приборостроения и автоматики СССР обратилось с просьбой в Министерство обороны построить в Костроме запасной командный пункт (убежище от атомного удара) для министерства. Мы его построили. Он был абсолютно автономный по всем видам снабжения. Если был бы атомный взрыв, то еды, воды, воздуха и так далее хватило бы на 30 дней. Там была своя вентиляция, столовая, койки, столы и прочие. Надо было его как-то замаскировать, а так как кроме нас никто не мог работать быстро и качественно, нам дали задание построить еще и здание училища, в подвале которого и располагался этот пункт. Что с ним сейчас, не знаю, потому что этого министерства уже давно нет, его также расформировали.

«А он мне матом: “Сказал — поедешь, значит — поедешь!”»

Майор в отставке, ветеран Вооруженных Сил Александр Алексеевич Неклюдов начинал службу заправщиком ракет. Его работа считалась одной из самых опасных, потому что надо было соприкасаться с ядовитым ракетным топливом.

– Всегда уважал труд строителей, — говорит Александр Алексеевич, — представляете, каково это — сделать дорогу там, где Макар телят не пас. Мы по сравнению с ними были как «невесты» — приходили на все чистое, готовое. А я видел, как после работы на бузу возвращаются строители. Все как один в грязи, уставшие. Даже нельзя было понять, кто идет: солдат или офицер, вся одежда, лицо, руки, ноги — все в грязи.

В Кострому я приехал из Омска. Учился в Павлодарском летном училище, а потом закончил Вольское военное училище в Саратовской области. Сначала думал: еду на летчика учиться, а потом оказалось, что на ракетчика. Тогда такие дела в секрете держали. В 1963 году закончил я училище и отправили меня в Кострому. Приехал сюда молоденьким лейтенантом. Собрали лейтенантов со всех родов войск: летчиков, танкистов, моряков. Ракетные войска только образовывались, даже формы как таковой не было.

В Костроме организовали специальный учебный корпус, всех лейтенантов переучивали на ракетчиков. Ракеты практически каждый год усовершенствовались. В училище нас учили еще на примере ракеты, топливом для которой служил спирт, а тут уже применялось опасное топливо — гептил и кислота.

В Костроме было девять ракетных полков и в каждом полку по десять ракет. Полки базировались в самых непроходимых лесах, болотах. Все держалось в строжайшем секрете.

После того как мы прошли курс подготовки, приехал командир из Сусанино, и стал вызывать к себе лейтенантов. Каждый выходил и заявлял, что отказывается ехать в Сусанино ракеты заправлять. Это считалось очень опасным делом. Все боялись. Дошло дело до меня. Захожу. Он мне говорит: поедешь заправлять ракеты в Сусанинский район, я отвечаю: не поеду. А он мне матом: «Сказал — поедешь, значит — поедешь! Нам Родину надо защищать, а не в Костроме в теплом месте отсиживаться. Где живешь? Хватит два часа на сборы?». Отвечаю: хватит. И уже через два часа мы ехали в Сусанино. Тогда еще дороги были старые, мы от Сусанино до базы добирались полтора часа. Приехали ночью, ничего не видно, а утром я встал, вышел на улицу и глазам не поверил, что в лесу может быть такое — большая, теплая казарма, новые столовые, все современное такое, чистое. Меня назначили техником по заправке ракет. И я 12 лет заправлял ракеты.

Дважды был на полигонах в Байконуре и Плесецке. Первый раз на учебе, а второй раз в 1964 году мы поехали на пуск ракеты. Пустили ракету на «хорошо». Это было большое событие, которым мы очень гордились. После этого меня сразу назначили на должность начальника отделения. Когда ты запустил ракету, испытываешь особые чувства, потому что это дело очень опасное. Помните, как в шестьдесят первом во время пуска ракеты погибло 92 человека во главе с маршалом Неделиным на Байконуре? Если неправильно рассчитать топливо, то будет пролив, вот он-то и страшен. Если недолить топливо, то ракета просто не долетит до цели, а вот если больше, то начнет выливаться. У нас был такой случай в Сусанино. Неправильно рассчитал один лейтенант и перелил топливо, а рядом с ракетой стояли люди, топливо пролилось прямо на одного из них. Тот перепугался, стал бегать, мы его — ловить. Никто же не знал, что делать. Таких случаев еще не было. Мы его поймали — облили водой, и все. Ничего страшного не случилось, этот человек до сих пор жив, и все у него хорошо. У нас было хорошее обмундирование: защитный костюм, специальный противогаз, резиновые сапоги.

Мы учились заправлять и заправляли макеты-муляжи ракет. Все делали по схеме: топливо сливали в бочку, из бочки — в емкость, промывали бочку. Был у нас трагичный случай, я тогда был в отпуске, мне рассказывали очевидцы. После заправки ракеты топливо смыли, все промыли, а один из сержантов полез в емкость проверить, не осталась ли где грязь, а противогаз одел не специальный, а обычный, ну и упал там. Времени на раздумья не было, и мой друг, офицер Василий Титоров, также в обычном противогазе полез, чтобы вытащить солдата, но не смог и тоже упал. Ребята сообразили, соединили шланги противогазов, один конец остался на улице, чтобы дышать, а человек полез в емкость. Достал сначала солдата, его откачали, а Василия не смогли вовремя достать, он задохнулся. Это был единственный такой случай за всю мою службу.

Потом пошли уже другие ракеты — шахтные. Опустили ракету, мы на машинах подъезжали, заправили, и ракета могла десять лет стоять в шахте в заправленном виде. Она уже была готова к старту.

Самая опасная работа была у «головастиков» — так называли тех, кто пристыковывал головную часть к ракете. У них даже зарплата была больше. В принципе, заправщики тоже были на особом счету, нам, как и им, давали усиленное питание — на завтрак обязательно яйцо, творог, масло, сыр. Мы каждый год проходили обследование в госпитале. Через пять лет службы меня даже направляли в Москву на обследование. Выдали заключение — здоров, годен к заправке. Надоедало все это, но деваться было некуда. Все ездили. В 1988 году я вышел на пенсию, в Костроме уже стояли самые современные на тот момент ракеты — БЖРК, но я их не заправлял, я был уже совсем в другой должности. Несли боевое дежурство под землей, на глубине семиэтажного дома.

«Основная задача была вовремя нажать на кнопку»

Подполковник в отставке, заместитель командира полка по ракетному вооружению, ветеран Вооруженных Сил Владимир Андреевич Снаегин отвечал за проведение регламентов технического обслуживания и боеготовности ракетного вооружения. Нес боевое дежурство в подземных командных пунктах.

– Кострома была одна из первых, где устанавливали ракеты, здесь стояли еще старые ракеты наземного базирования, — рассказал «Русской планете» Владимир Андреевич. — В Татищеве командные пункты уже были подземными. На глубине семиэтажного дома. Мы дежурили в небольшой комнате — пункте с различными приборами, датчиками и кнопкой пуска. Я начал старшим инженером группы пуска. Основная задача была вовремя нажать на кнопку. Дежурили мы по трое-четверо суток. Расчет — три человека. Я был вторым номером, а первым был заместитель командира полка.

После окончания в 1975 году московской военной академии меня назначали на Байконур, а я знал, что это такое, видел во время учебы, у нас там была полигонная практика. Летом жара дикая, и я отказался. Видимо, в отместку меня отправили в город Карталы Челябинской области, где климат еще жестче. Но деваться было некуда, и я взялся за работу. Был главным инженером полка, обслуживал все виды ракет, в том числе и самую страшную, которую называли «Сатана». Работа сложная. Я практически не бывал дома.

Один раз мы прожили на пусковой установке двадцать пять дней из-за неисправности ракеты. В Челябинской области я прослужил девять лет и в 1984 году перевелся в Кострому. Работа для меня была знакома. Здесь были такие же подземные командные пункты, в которых мы несли боевое дежурство. Помню такой случай: снимали фильм о ракетных войсках и у одного солдата спросили: «Ну, как тебе служба?», он помолчал, подумал и ответил: «Ноги затекают». Мы долго смеялись, хотя действительно сидеть практически неподвижно в маленькой комнатке не каждый сможет.

Костромская Ракетная дивизия сыграла большую роль в развитии атомного вооружения страны, но это далеко не все ее заслуги. В строительстве моста через Волгу принимали участие ракетчики, они построили и две школы — 38-ю и 15-ю, 52 жилых дома в Костроме, километры дорог в области, линии передач для населенных пунктов — и все это лишь малая часть, но это уже, как говорится, совсем другая история.

http://incostroma.blogspot.com/2018/05/raketa.html