Сын священника. Рассказ о маршале Александре Василевском

Дверца

Список советских вождей, оставивших Церковь, возглавляет, без сомнения, Сталин, но ряд этот довольно длинный. Вячеслав Молотов вспоминал:

«Мы все трое были певчими в церкви. И Сталин, и Ворошилов, и я. В разных местах, конечно. Сталин – в Тбилиси, Ворошилов – в Луганске, я – в своём Нолинске. Это было не тогда, когда мы были в Политбюро, а гораздо раньше. Сталин неплохо пел… Вот мы трое пели. “Да исправится молитва моя…” – и так далее. Очень хорошая музыка, пение церковное».

С православием, разумеется, эти люди разошлись далеко. Но, как знать, не была бы наша история куда страшнее, если бы не было у этих людей того мощного положительного начала, которое даёт православие.

Из военачальников самый известный человек, получивший церковное воспитание и образование, – это, конечно, маршал Александр Василевский.

В отличие от многих других советских деятелей, он практически не был замаран в преступлениях и не рвался в партию. Это был солдат – мужественный, терпеливый. При этом удивлял своей беззлобностью, даже охоту не любил – стрельба была не по нему. Вот рыбалка – другое дело, а больше всего любил собирать грибы, планируя, говорят, каждый выход столь же обстоятельно, как и разработку военных операций. Сними он маршальский мундир, надень рясу – и вышел бы такой же хороший батюшка, как и его отец. Это о том, какую силу имеет основа в человеке.

Интересный факт, кое-что освещающий в душе военачальника. Хотя родился он 16 сентября 1895 года, в биографии указана другая дата – 18 сентября, день рождения его матери и христианский праздник Веры, Надежды и Любови. Быть может, это была та маленькая дверца, через которую и вошёл он, согнувшись, без званий и наград, в Царствие Небесное.

Детство

В Костроме недавно состоялась презентация книги «Александр Михайлович Василевский – от семинариста до маршала». Написали её ректор Костромской духовной семинарии, кандидат богословия священник Георгий Андрианов и профессор, доктор исторических наук Андрей Михайлович Белов. Приурочили сразу к трём юбилеям: 125-летию со дня рождения маршала А.М. Василевского, 75-летию Победы и 30-летию возрождения духовного образования на Костромской земле.

Именно эту семинарию и закончил досрочно будущий военачальник в разгар Первой мировой войны. Книга хороша тем, что в ней оказалось подробно освещено происхождение Александра Михайловича.

«Я выходец из духовного сословия, – писал он о себе. – Но таких людей в России были десятки тысяч. Я был офицером в царской армии. Но и их в России насчитывалось множество». То есть, с одной стороны, как видим, не скрывал своего прошлого, с другой – пытался затеряться среди других «бывших», оказавшихся на службе у советской власти.

Отец маршала, Михаил Александрович Васильевский, обладая прекрасным голосом, много лет прослужил регентом в родном селе Новая Гольчиха Кинешемского уезда. Спустя два года после рождения Александра он был рукоположён в священники соседнего села Новопокровское. Мать Александра, Надежда Ивановна, в девичестве Соколова, – дочь псаломщика. Верой была пронизана вся жизнь этой хорошей русской семьи.

«Этот край бедных подзолистых почв и еловых лесов – моя родина, – вспоминал военачальник. – Ниже Костромы, если плыть по Волге и миновать живописный городок Плёс, пароходы подходили к пристани в Кинешме, славившейся полотняными изделиями. По обе стороны великой русской реки простирались заливные луга. Здесь в детстве я бродил по лесам, изобиловавшим дичью, всевозможными грибами и ягодами. Вместе с крестьянами, лица многих из которых отлично помню и сейчас, косил траву и занимался другими сельскохозяйственными работами».

Скудного жалованья отца едва хватало на нужды большой семьи, где было восемь детей. Приходилось Михаилу Александровичу подрабатывать столярничая – делать двери и ульи для пасек, школьные парты, столы, оконные рамы. Кроме того, он был хорошим целителем – авторитет имел немалый. Важно упомянуть, что священником отец Михаил был необычным – единоверческим. Предки его, как и большинства жителей округи, вернулись в Церковь из раскола, но старых традиций не оставили. Крестились Васильевские двумя перстами, поклоны клали перед древними иконами, а служил отец Михаил по старопечатным книгам до сороковых годов, когда стало недоставать сил. Год за годом всё вглядывался вдаль, не идёт ли сын – красный комбриг, генерал, маршал.

Семинарист, юнкер

Священником Александр быть не хотел, но семинария давала хорошее общее образование, открывая возможность поступления в высшие учебные заведения. Что за планы были у юноши? Стать учителем, а затем, скопив немного денег, выучиться на агронома. Такое было у него душевное устроение. Скажи ему, что станет военным, не поверил бы.

Всё изменилось с началом Первой мировой. Получив известие о войне, костромские семинаристы массово покидали уроки и с портретами императора и российскими флагами манифестировали по городу. Уже 20 декабря 1914 года Александр пишет прошение ректору о допуске к сдаче досрочных экзаменов: «Имея желание поступить в ряды действующей армии и надеясь получить на то согласие родителей, прошу Вас, Ваше Высокопреподобие, разрешить мне держать ускоренные экзамены в январе месяце 1915 года».

«Меня охватили патриотические чувства любви к России, – объяснял он впоследствии. – Решение стать офицером было принято мною не ради того, чтобы сделать карьеру военного. Я по-прежнему лелеял мечту быть агрономом и трудиться после войны в каком-нибудь углу бескрайних российских просторов».

Вместе с ним добровольцами в действующую армию или для поступления в военные училища отправились ещё около тридцати семинаристов. Алексеевское училище, в прошлом Московское пехотное, куда попал Александр, было третьим по престижу в империи и носило имя цесаревича Алексея. Из семинарии он вышел уже не Васильевским, а Василевским, очевидно решив, что такая фамилия больше подходит будущему офицеру.

В 5.45 следовала побудка, после чего наступало время молитвы, гимна, чая и занятий. В 21 час в ротном строю прослушивали вечернюю зорю и после переклички, в 23 часа, тушили огни. К этому времени все юнкера, кроме находившихся в наряде, обязаны были лежать в постели. Василевский запоем читал Суворова, Кутузова, Милютина, Скобелева, Драгомирова.

«Я твёрдо усвоил некоторые истины, вычитанные в трудах названных выше авторов, – писал он. – Повиновение, держащееся на страхе перед наказанием, немного стоит. Лишь только армия попадёт в тяжёлые боевые условия, от такого повиновения не остаётся и следа. Чтобы выиграть сражение, одного повиновения мало. Нужно, чтобы подчинённые доверяли командирам. Это всегда понимали передовые русские офицеры. Они строили свои взаимоотношения с подчинёнными на уважении их человеческого достоинства, заботились о них».

Следующих правил, вынесенных из училища, Александр Василевский придерживался всю жизнь:

– Поклоняться знамени.

– Служить Отечеству.

– Блюсти честь мундира.

– Близко общаться с подчинёнными.

– Ставить службу выше личных дел.

– Не бояться самостоятельности.

– Действовать целеустремлённо.

С этим и отправился в действующую армию. Обычно от юношеских намерений мало что остаётся при столкновении с реальностью. Василевский – редкое исключение.

Офицер

Один из студентов Костромской семинарии того времени, в будущем известный химик Николай Фигуровский, рассказывал, с каким восхищением студенты младших классов смотрели на прибывшего с фронта молодого штабс-капитана Александра Василевского. Тот пришёл в офицерской форме, с шашкой и залихватски рубил ею напополам большие царские пятаки.

Штабс-капитаном он, конечно, стал не сразу, но военная карьера Александра была феноменальна: сначала скромный прапорщик, вскоре командир полуроты, а весной 1916 года назначен командиром роты, ставшей одной из лучших в полку. За считанные месяцы проделал путь, на который в мирное время у офицера уходило много лет. Участник Брусиловского прорыва, он стал кавалером ордена Святой Анны 4-й степени с надписью: «За храбрость», затем ордена Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом.

Это продвижение изумило легендарного командира кавалерийского корпуса графа Фёдора Артуровича Келлера. Александр вспоминал: «Выходит Келлер, человек огромного роста, с улыбкой смотрит на меня, затем берёт мою голову в свои ручищи и басит: “Ещё два года войны – и все вчерашние прапорщики станут у нас генералами!”» Генерал дал Василевскому один из незабываемых уроков, как вести себя с подчинёнными: едет мимо казак, командир корпуса подзывает его, садится рядом с ним на срубленное дерево, угощает табачком и ведёт непринуждённую беседу. Так писалось это в советское время. Но нужно добавить, что граф был «монархистом и держимордой». Келлер действительно был символом преданности Государю.

Семнадцатый год. Армия разваливается на части, лишь лучшие из лучших продолжают сражаться. В приказе по 13-й пехотной дивизии от 22 октября 1917 года сохранилось описание подвига, за который штабс-капитан Василевский был удостоен Георгиевского креста. Командуя сначала ротой, а потом батальоном, заменив её павшего в бою командира, Александр «под сильным ружейным, пулемётным и артиллерийским огнём противника шёл всё время впереди цепи, ни на минуту не теряясь, ободрял солдат словами и своей личной храбростью и мужеством увлекал их за собой. Благодаря чему был удержан натиск противника, закрыт прорыв, сделанный изнемогавшим 50-м пехотным Белостокским полком, и дана была возможность спасти наши орудия».

Командир

В конце ноября 1917-го Василевский отправился в отпуск. Он больше не мог и не хотел смотреть на происходящее, вспомнив о былом своём намерении стать учителем. Первая мировая война вскоре переросла в Гражданскую, но Александр решил, что на его век хватит. В селе Подъяковлево Орловской губернии училось тогда около сотни ребятишек. Герою поручили малышей, но он воспринял это как должное, работал с огромным энтузиазмом. Вскоре его полюбили и дети, и их родители, и другие педагоги. «Казалось бы, я обрёл, наконец, ту житейскую пристань, к которой стремился, – писал военачальник много лет спустя. – Школа отнимала всё моё время, да и сам я старался загрузить день до предела, чтобы вознаградить себя за долгие поиски истинного призвания. Однако ни удачные уроки, ни привязанность ребят, ни дружба с коллективом школы всё же не заполнили меня до конца. Чего же мне не хватало?»

Его призванием оказалось вовсе не учительство. Весной 1919 года Василевского призвали в РККА. В начале 20-го года вчерашний штабс-капитан вновь оказался на фронте, сражаясь с Польшей и командуя то полком, то снова батальоном – понизили его после конфликта с командиром бригады, латышом-революционером, мало понимавшим в военном деле. После войны Александра Михайловича почти не продвигали. Сын священника, царский офицер, к тому же беспартийный, всегда спокойный человек – он не вызывал особого доверия. Перелом наступил на рубеже 30-х. Перед тем, в 1928 году, Василевского назначили командиром 144-го полка, который считался в дивизии самым слабым и по дисциплине, и по военной подготовке. Через два года полк стал лучшим в дивизии.

Благодаря этому произошло знакомство Александра Михайловича с комкором Триандафилловым, греком из Западной Армении, ставшим «отцом советского оперативного искусства». Владимир Кириакович специально ездил по округам в поисках людей, способных к штабной работе. Василевский произвёл на него наилучшее впечатление. Сразу стало ясно: этот комполка – прирождённый генштабист. Сильный, незашоренный ум, внутренняя культура, способность понимать возможности солдата и командира – всё говорило в пользу Василевского.

Триандафиллов после этой встречи прожил недолго, погиб в авиакатастрофе, но Александр Михайлович обрёл учителя в лице другого человека. Им стал глава Генерального штаба Борис Михайлович Шапошников, тоже, кстати, выпускник Алексеевского пехотного училища. В 1936 году Василевский был направлен в Академию Генерального штаба, где изучал действия корпусов, авиасоединений, войскового тыла, характер иностранных армий. Лекции читали Тухачевский, Егоров, Алкснис, Уборевич, Якир, не ведавшие, как мало им осталось. Наступает тридцать седьмой, преподаватели и курсанты начинают пропадать один за другим. Вместе с Василевским поступило 137 человек, а учёбу закончило не более четверти, правда ещё около тридцати человек покинули академию досрочно – заняли места, опустевшие из-за репрессий. Ещё половина исчезла в тюрьмах и лагерях.

Сам Александр Михайлович уцелел благодаря Шапошникову. Тот позвонил однажды жене Василевского, Екатерине Васильевне, и спросил, где муж. «Уехал на работу», – отвечает женщина, с ужасом понимая, что с работы ей и звонят.

Проходят сутки. О судьбе Александра Михайловичнича ничего не известно. И тогда Борис Михайлович отправился к Сталину, который его очень уважал. О чём они говорили – неизвестно, но Василевский вернулся домой и молчал о случившемся с ним до самой смерти.

«Других орденов нет»

«С малых лет будущий маршал, – читаем мы в посвящённой ему книге отца Георгия Андрианова и профессора Белова, – наблюдал за стройностью литургического пения, за построением богослужебного порядка, за отношением единоверов к молитвенным текстам. Возможно, что именно это, привитое сызмальства, чувство стройности и порядка позволило ему в будущем дирижировать фронтами, управлять огромными массами войск, понимать общую картину сражений, проникаться законами военного дела».

В начале войны Генеральным штабом по-прежнему командовал выдающийся, но тяжело больной стратег Борис Шапошников, которого Александру Михайловичу приходилось постоянно подменять. Так было, например, когда в ноябре – декабре 1941-го возникла угроза падения Москвы. Большая часть Генштаба эвакуирована, Шапошников снова слёг, и вся тяжесть работы легла на Василевского. «Итак, пружина сжалась до отказа, – говорил он. – Дни сливались с ночами. Мы забыли о сне и отдыхе. Все помыслы об одном – отстоять Москву». Сталин лично распорядился, чтобы Александр Михайлович спал хотя бы пять часов в сутки. Был разработан план контрудара. Сталин, выслушав, согласился – бить нужно в полную силу. Самое тяжёлое – убедить генерал-полковника Конева, командующего Калининским фронтом: тот не хочет рисковать, надеется отделаться боями местного значения. Василевский едет к нему лично.

«Сорвать наступление немцев на Москву и тем самым не только спасти Москву, но и положить начало серьёзному разгрому противника можно лишь активными действиями с решительной целью, – убеждает он Конева. – Если мы этого не сделаем в ближайшие дни, то будет поздно. Вы обязаны собрать буквально всё, для того чтобы ударить по врагу, а он против вас слаб. И поверьте, успех будет обеспечен».

Пятого декабря Конев переходит в наступление, а уже восьмого Гитлер подписывает директиву, предписывающую перейти к обороне. Так было положено начало победе в Московской битве.

Значение Василевского в этой и других операциях трудно понять из-за его исключительной скромности.

Был такой забавный эпизод в декабре 41-го, во время приёма главы польского правительства генерала Сикорского. Приказано было быть при наградах, но дореволюционные носить запрещалось, а из советских у Александра Михайловича были только орден Красной Звезды и медаль «XX лет РККА». С учётом того как щедро награждались командиры до войны, это было редкостью. Сталин спрашивает:

– Почему вы не надели другие ордена?

– Не надел потому, что других нет, – отвечает начальник оперативного отдела Генштаба.

Верховный удивлённо покачал головой, и с тех пор награды на Василевского сыпались так, что больше было разве что у Жукова. Каждая, разумеется, была получена за дело.

Александр Михайлович упорно замалчивал свои заслуги, а то и вовсе приписывал их другим. «Я отец того самого знаменитого архитектора Василевского», – представлялся он, бывало, с улыбкой, имея в виду своего сына Игоря, действительно выдающегося специалиста, спроектировавшего много известных зданий в СССР.

Кроме того, Василевский в воспоминаниях старался избегать критики тех людей, о которых писал. Тем не менее, по мере чтения его книги «Дело всей жизни», мы постепенно начинаем понимать, почему немцы дошли до Москвы и Сталинграда.

Три главных ошибки

Итак, какие же стратегические ошибки допустило руководство СССР?

Первая ошибка была допущена ещё во время Финской войны. План, составленный Василевским, предполагавший быстрый разгром врага, был отвергнут. Начали тыкать в противника бездумно, как бы растопыренными пальцами, то там, то здесь – в результате война затянулась, наша армия понесла большие потери, убедив немцев, что наше стратегическое искусство оставляет желать много лучшего.

Вторая ошибка – в Кремле и Наркомате обороны систематически игнорировали мнение Генерального штаба относительно будущей войны с Германией. И Берлин, и Москва переоценивали возможности своих армий, легкомысленно относились к трудностям, которые неизбежно должны были возникнуть в случае войны. Для нас это закончилось катастрофами 41–42-го годов, для немцев – крушением Третьего рейха.

Назовём некоторые причины нашей трагедии, о которых сообщает Александр Михайлович.

То, что отодвинули границу в 1939 году, было на пользу нашей обороне, но не успели подготовить новые рубежи, например решить вопрос с пропускной возможностью железных дорог. Генштаб, отделы Наркомата обороны, заведовавшие снабжением, только что криком не кричали, что целесообразно «иметь к началу войны основные запасы подальше от государственной границы, примерно на линии реки Волги». Но маршал Кулик, Лев Мехлис и другие руководители смогли убедить Сталина, что агрессия будет быстро отражена и война во всех случаях будет перенесена на территорию противника. Видимо, они находились в плену неправильного представления о ходе предполагавшейся войны. Такая иллюзия, к сожалению, имела место.

В результате мы «подарили» немцам просто колоссальные запасы необходимого для ведения войны. Ещё важнее другая причина: промедлили со своевременным развёртыванием вооружённых сил, переводом их в боевое положение в приграничных округах. Из-за этого взаимодействие войск – танкистов, артиллеристов, авиации, пехоты – находилось на очень низком уровне. «Отступить нам пришлось бы», – уточняет Александр Михайлович – немцы были слишком сильны, но отсупать на совсем других условиях, с другими потерями. К тому же Сталин, по словам маршала, переоценил возможности нашей дипломатии по предотвращению войны и вообще очень плохо разбирался на тот момент в военном деле.

Наконец, третья ошибка была допущена в 1942-м. Сталин был убеждён, что к весне немцы выдохнутся, но это оказалось далеко от истины. Мнение Генштаба снова никого не интересовало. Нанесли несколько слабо подготовленных и плохо обеспеченных ударов в самых разных направлениях – от Крыма до Ладоги – и почти везде потерпели поражение.

Погибла в окружении 2-я Ударная армия, пытавшаяся прорвать блокаду, были разгромлены войска под Керчью. Было ещё наступление под Ржевом, вроде и успешное, но с огромными потерями. Помните у Твардовского?

Я убит подо Ржевом,

В безыменном болоте,

В пятой роте, на левом,

При жестоком налёте.

Но самое страшное произошло при попытке освободить Харьков. Только пленными мы потеряли 240 тысяч человек, рухнули целые фронты, в результате чего враг прорвался к Волге и на Кавказ.

Приближение катастрофы Василевский ощутил загодя. Вечером 17 мая он связался по телефону с начальником штаба 57-й армии, своим давним сослуживцем, генерал-майором Анисовым, чтобы выяснить положение дел. Понял, что обстановка критическая, и тут же доложил Сталину. Объяснил, что нет резервов, чтобы помочь Южному фронту, оказавшемуся в критическом положении, что нужно немедленно прекратить наступление на Харьков, перебросив часть сил в район Донбасса, над которым нависла мощная фашистская группировка. Верховный посовещался с маршалом Тимошенко и заявил, что мер, принимаемых командованием, вполне достаточно. В результате окружение, разгром.

Сжать кулаки и смолчать

После этого Сталина словно подменили. Здесь мы подходим к пониманию тайны Василевского – масштабов его влияния на Сталина, причин, по которым вся наша военная политика резко изменилась осенью 1942 года. С этого времени Красная Армия уже не знала серьёзных поражений. Учиться Иосиф Виссарионович умел. Его дневной нормой чтения были 500 страниц, так что за год осваивались сотни книг по инженерному делу, военному, истории. Пришло время освоить ещё одно дело, сложность которого Верховный недооценил.

«Поворотной вехой глубокой перестройки Сталина как Верховного Главнокомандующего, – свидетельствует Василевский, – явился сентябрь 1942 года. Именно в это время он стал по-другому относиться к аппарату Генштаба, командующим фронтами, вынужден был постоянно опираться на коллективный опыт военачальников. От него с той поры нередко можно было услышать слова: “Чёрт возьми, что же вы мне не сказали?!”»

Советы Александра Михайловича, его манера держать себя оказывали на Верховного огромное впечатление. Тот стоял на своём – уверенно, как правило, спокойно, хотя и не всегда.

В начале 44-го года начинается Никопольско-Криворожская операция. Василевский отправляется в штаб своего друга, генерала Фёдора Ивановича Толбухина, командующего 4-м Украинским фронтом. В ходе совещания они приходят к выводу, что своими силами Толбухину Никопольский плацдарм не одолеть. Нужны резервы.

Александр Михайлович звонит Сталину, тот негодует, почти кричит про неумение организовать войска и справиться с их командованием. Василевский тоже повышает тон, следует обмен резкими фразами, после чего Верховный бросает трубку.

Стоявший рядом и всё слышавший Толбухин признаётся с улыбкой:

– Ну, знаешь, Александр Михайлович, я от страху чуть под лавку не залез!

Разумеется, Василевский добился своего. Последовал разгром врага, лишившегося никопольского марганца. Гитлер кричал на своих генералов, что без этих шахт война будет моментально проиграна, но пришлось отступить.

А вот на подчинённых Александр Михайлович не повышал голоса никогда, так что Сталин однажды пошутил:

– Товарищ Василевский, вы вот такой массой войск руководите, и у вас это неплохо получается, а сами, наверно, и мухи никогда не обидели.

«Скажу откровенно, – признавался маршал, – не всегда легко было оставаться спокойным и не позволить себе повысить голоса. Но… сожмёшь, бывало, до боли кулаки и смолчишь, удержишься от ругани и окрика. Умение вести себя в отношении подчинённых с достоинством – непременное качество советского военачальника».

Это касалось не только его сотрудников. Во время боёв за Прибалтику в том же 1944-м Василевский добирался на КП маршала Баграмяна. Вдруг навстречу вылетает «Виллис», который на огромной скорости таранит автомобиль начальника Генерального штаба. Маршала и его подчинённых выбросило из машины – столь силён был удар. Александр Михайлович с трудом поднялся на ноги. Сильно болели голова и бок (как потом оказалось, были сломаны два ребра), он был оглушён. Зато младший лейтенант, сидевший за рулём «Виллиса», совершенно не пострадал, но был бледен как полотно. Наказание в таких случаях – в лучшем случае, штрафбат, но, скорее всего, куда хуже. Молодой офицер, пошатываясь, протягивает Василевскому пистолет:

– Товарищ маршал, расстреляйте меня, я этого заслуживаю.

– Отправляйтесь в свою часть, доложите, – жёстко отвечает маршал, убеждённый в том, что лейтенант вдребезги пьян.

Десять дней Александр Михайлович был прикован к постели, страдая от сильной боли. Вскоре приходит уведомление, что лейтенанта решено отдать под трибунал. Что делает сын священника Василевский? Тщательно выясняет все обстоятельства случившегося. Оказалось, что виновник катастрофы – командир фронтовой роты разведки, отличился в боях храбростью, пьян в момент столкновения не был, просто смертельно устал. Маршал добивается его освобождения, а вскоре лейтенанту за блестящее выполнение очередного задания присваивают звание Героя Советского Союза.

Назначение

Но вернёмся в трагический 42-й, когда и до Никополя, и до Прибалтики было ещё далеко. Сталин скрепя сердце терпел болезнь Шапошникова, но после провала Керченской операции решил, что нужен новый главный штабист. Кандидатура на замену Шапошникову была одна – Василевский. Но нужно понимать характер Александра Михайловича: сменить учителя при таких обстоятельствах – некрасиво, пользу фронту можно приносить и на посту заместителя.

В общем, он наотрез отказался. Тут приходит письмо от генерала Исаева, с которым Василевский последний раз виделся в 36-м – правда, учились они в Академии Генерального штаба в разных группах. Исаев заклинает партию Василевского на пост главы Генштаба не назначать – не его уровень.

– Что вы скажете на это? – спрашивает Верховный.

– Исаев высказал Центральному Комитету истинную правду, – отвечает Александр Михайлович.

Назначение происходит 26 июня 1942 года против его воли. Положение на фронтах ужасное и становится всё хуже. В августе фашисты подходят к Сталинграду. Василевский отправляется туда, под бомбами изучая обстановку.

В ноябре наше командование планирует начать операцию «Уран» по окружению армии Паулюса. Руководство фактически возлагается на Василевского, который должен координировать действия трёх фронтов. Название этой операции, по словам Александра Михайловича, Сталин придумал лично. Почему – загадка. Из мифологии известно, что Уран – древнегреческий бог, был оскоплён и низвергнут своим сыном Кроносом, уставшим видеть страдания матери Геи, богини Земли. Итог известен. Трёхсоттысячная группировка противника оказалась в окружении и сдалась.

Стиль полководца

Ни одна военная операция Великой Отечественной не прошла мимо Генерального штаба. Во многих явственно ощутим почерк военного гения Василевского. Его стиль – умелый выбор направления главного удара, когда силы не распыляются, а бьют в самое слабое место врага. Он прогнозирует развитие событий, тщательно прорабатывает снабжение войск, старается избегать лобовых атак, а когда есть возможность, стремится обходиться и вовсе без сражений.

Приведём такой пример. Когда в Прибалтике прижали к морю большую германскую группировку, была идея с нею покончить ценой многих тысяч жизней, но Василевский принимает решение – блокировать: сами сдадутся, когда фронт уйдёт слишком далеко. В результате вместо наступления на Ригу наши войска меняют направление и движутся на Мемель – Клайпеду, а там рядом уже и Кёнигсберг.

Штурмовать этот город-крепость должен был генерал армии Черняховский – самый молодой наш военачальник, ему было всего тридцать восемь лет. Но шальной осколок оборвал жизнь Ивана Денисовича, и Кёнигсберг Александру Михайловичу пришлось брать самому. Одна из сильнейших крепостей Германии пала в три дня – случай уникальный не только для той войны, но и для мировой истории. Всё было спланировано настолько ювелирно, с умелым использованием штурмовых частей, сапёров и артиллерии, что наши потери составили всего 3 700 человек убитыми. Потери немцев: 42 тысячи погибших, 92 тысячи сдавшихся в плен. Это при том что настоящее превосходство у нас было только в авиации, число бойцов вообще равноценно.

Повезло?

В августе 45-го следует новый триумф Василевского, когда он снова единолично, а не в качестве штабиста командует операцией – на этот раз по разгрому Квантунской армии в Маньчжурии. Здесь сразу оговоримся, что заслуга Александра Михайловича не в том, что он победил. Наша армия была в полтора раза больше японской, лучше подготовлена и оснащена, не говоря уже о боевом опыте. Заслуга в том, что разгромили врага очень быстро и с минимумом потерь.

О том, что придётся ехать на Дальний Восток, маршал впервые узнал летом 1944 года. В наступление наша армия перешла через год, 9 августа 1945-го, на полосе шириной в 4 тысячи километров. Сумели скрытно сосредоточиться, атаковали ночью, укрепрайоны прорывали без артиллерийской и авиационной подготовки, чтобы не дать врагу опомниться. Максимум сил и средств в первом эшелоне – фирменный стиль Василевского, умелый выбор направлений главных ударов с целью рассечения и окружения главных сил врага. Воздушные десанты рвали связи между японскими частями, авиация работала там, где действительно была необходима. Японцы – мужественные, дисциплинированные и фанатичные солдаты. Если зажать их в угол, как крысу, будут драться до конца. Потому вместо лобовых операций – окружение и блокирование. Столкновений избегали, насколько это возможно. В результате миллионная армия прекратила своё существование за две недели. Наши потери – двенадцать тысяч погибших.

Две звезды Героя Советского Союза, целый ряд орденов Ленина – это не все награды Василевского. Три человека были дважды награждены орденами Победы в истории нашей страны: Сталин, Жуков и Василевский. Их вклад в Победу был решающим.

В 1949-м Александр Михайлович стал министром Вооружённых сил, затем военным министром. После смерти Сталина его понизили, но ненамного, назначив заместителем министра обороны. Здесь нужно сказать, что Василевский никогда не был сталинистом. В его воспоминаниях это хорошо заметно – например, он с уважением перечисляет всех расстрелянных военных, с которыми его сводила жизнь.

Тем парадоксальнее выглядит причина, по которой оборвалась военная карьера Александра Михайловича. Хрущёв потребовал признать, что Сталин не разбирался в оперативно-стратегических вопросах, неумело руководил действиями войск. Маршал лгать наотрез отказался, отстаивая убеждение, что «Сталин, особенно со второй половины Великой Отечественной войны, являлся самой сильной и колоритной фигурой стратегического командования». В результате – отставка, отняли дачу, построенную на собственные средства, потом, правда, назначили каким-то инспектором, но старались держать подальше от армии. Памятники ему начали появляться лишь после распада СССР.

Письмо от отца

Зимой 1940 года, после одного из заседаний Политбюро, Сталин пригласил всех его участников отобедать у него в кремлёвской квартире. Во время обеда обсуждение срочных вопросов, в том числе военных, продолжилось. Требовался представитель Генерального штаба, и Шапошников отправил в Кремль Василевского. Его усадили за стол, налили вина. Один из тостов Генеральный секретарь поднял за Александра Михайловича. Потом вдруг неожиданно спросил:

– Почему вы, товарищ Василевский, не пошли после семинарии в попы?

Василевский ответил, что не имел такого желания, да и вообще ни один из его братьев не стал священником.

Иосиф Виссарионович улыбнулся:

– Так-так. Вы не имели такого желания. Понятно. А вот мы с Микояном хотели пойти в попы, но нас почему-то не взяли. Почему – не поймём до сих пор.

Следующий вопрос был ещё менее предсказуем.

– Скажите, пожалуйста, – продолжил Сталин, – почему вы, да и ваши братья, совершенно не помогаете материально отцу? Насколько мне известно, один ваш брат – врач, другой – агроном, третий – командир, лётчик и обеспеченный человек. Я думаю, что все вы могли бы помогать родителям, тогда бы старик не сейчас, а давным-давно бросил бы свою церковь. Она была нужна ему, чтобы как-то существовать.

Василевский ответил, что с 1926 года не поддерживал связи с родителями, если бы поступил иначе, едва ли служил сейчас в рядах Рабоче-крестьянской армии, тем более в системе Генерального штаба.

– Недавно я получил письмо от отца, – продолжил он, – впервые за многие годы, и немедленно доложил о письме секретарю своей партийной организации, который потребовал от меня, чтобы впредь я сохранял во взаимоотношениях с родителями прежний порядок.

Александр Михайлович фактически открытым текстом дал понять вождям страны, что не отрекался от отца, хотя его к этому принуждают. По словам сына Игоря, маршал «глубоко переживал разрыв с родителями и до конца жизни не мог простить себе этого». Генеральный секретарь, конечно же, знал о душевной боли Василевского. Его ответы подтвердили, насколько тяжела для него эта ситуация. Поясним, почему нарушил многолетнее молчание его отец. Не стало жены и их матери – Надежды Ивановны. Не в силах оставаться в одиночестве, отец Михаил вынужден был уехать из Новопокровского, после чего власти немедленно закрыли храм.

Сталин, конечно же, всё это знал и нашёл отличный повод заслужить глубокую признательность будущего начальника Генштаба: распорядился установить связь с отцом и систематически ему помогать, а в парторганизацию сообщить, что это решение Генерального секретаря ЦК ВКП (б).

Через несколько лет, уже после войны, Иосиф Виссарионович вернётся к этому разговору.

– А почему бы вам не взять отца, а быть может, и сестру к себе? Наверное, им здесь было бы не хуже, – предложил Сталин.

Такая вот красивая история о вожде. Но было ещё кое-что, о чём маршал умолчал в своих воспоминаниях. Младший сын военачальника, Игорь Александрович Василевский, вспоминает: «Наши личные вещи всегда просматривались, даже мои детские игрушки. Фиксировались наши разговоры и перемещения, круг нашего общения. Это была жизнь под жёстким контролем, и мы это хорошо понимали… Потому никаких разговоров ни на рабочие, ни на личные темы. Мы научились общаться без слов, мысленно. Ловили взгляды, жесты, малейшие оттенки изменения настроения. Какие-то вещи я буквально “считывал” у отца и матери. Причём такой невербальный способ общения был у нас в ходу не только в годы войны, но и ещё десять лет после неё».

В квартире не было ни икон, ни Библии, но иногда, уже после войны, семью навещал протоиерей Михаил Васильевский. Несмотря ни на что, он сохранил свой весёлый нрав, много и по-доброму шутил. Во время этих визитов были сделаны известные снимки маршала с отцом. Ещё была история, по-своему забавная, но вместе с тем и драматичная. Однажды отец Михаил приехал навестить дочку в Плёсе и, когда отправился погулять по городу, был задержан милицией. Зачем понадобилось останавливать старца восьмидесяти с лишним лет, Бог весть, очевидно, в нём легко угадывался священник. Услышав предложение позвонить маршалу Василевскому, чтобы тот подтвердил, что задержанный его отец, милиционеры обомлели и долго извинялись.

А теперь главное – сохранил ли маршал Василевский веру?

«Вера никогда его не покидала, – свидетельствует сын Игорь Александрович, – но отношения его с Богом были внутри. Он научился жить, не показывая их. До последних дней».

Последние дни

Его не стало 5 декабря 1977 года. Уходил достойно. Лечащий врач-онколог Прасковья Николаевна Мошенцева вспоминала:

«Мы знали, что маршал Василевский неизлечимо болен. Рак. Это не было секретом и для него самого. Но не помню случая, чтобы он потерял самообладание или надолго погрузился в свои переживания. Напротив, он был внимателен к окружающим, никогда не срывал на них дурного настроения, поводы для которого у него были, как у всякого больного».

— Прасковья Николаевна, – просил он, – дайте мне возможность закончить книгу об Отечественной войне. Потомки будут благодарны вам за это.

Врач пыталась шутить, мол, ещё не одну напишет, а сама молилась про себя и думала: «Хорошо бы успел!»

Успел. В момент его смерти жена и сын Игорь сидели у монитора, наблюдая за амплитудой работы его сердца. Вдруг она начала затухать, пока не исчезла окончательно.

В 1995 году старший сын маршала, генерал-лейтенант авиации Юрий Василевский, приехал на родину отца для открытия памятника павшим в Великой Отечественной войне. «Надумал в свои семьдесят креститься, обязательно в дедушкиной церкви», – сообщил он собравшимся. А большой портрет маршала можно увидеть сейчас в галерее выпускников Костромской духовной семинарии. Всё возвращается на круги своя.

Первоисточник https://vera-eskom.ru/2020/10/syn-svyashhennika/