26 апреля 6
20 лет назад рванул 4 блок ЧАЭС. Общим недомоганием напоминает о себе этот юбилей Паше Романцу — Павлу Викторовичу, большому специалисту в вопросах народного потребления.
По ТВ фильм о Легасове.
На Романца наседаю: заканчивай книгу, где у тебя Байконур, Чернобыль, Спитак — дай пройтись наравнодушным глазом по страницам. Затуманится глаз…
21 числа — день рождения Гитлера. Как нарывчики на лице созревающего подростка — фашистские убийства по городам России. Сказка о недобитом чудовище.
Среди великих вопросов ЧТО ДЕЛАТЬ? КТО ВИНОВАТ? ЗА ЧТО? сегодня возник еще один:
Ирина Аллегрова поёт в парике — или поёт она без парика? Телемальчики и теледевочки телеканалов знают, что должно волновать россиян.
Когда ты меня приглашаешь в САЛОН ЭЛЕГАН
то я вспоминаю, что я — костромской хулиган.
Волчата — голодные дети — нам светит тюрьма…
Зеркальнолиловые окна, ковровая тьма.
Брезгливая роскошь как вялая сытая страсть.
На новую жизнь НЕ НАСМОТРИШЬСЯ ОТВОРОТЯСЬ —
где с ветхим бандитом сидит молодой проститут,
где честь нипочём, и купюрами пальмы цветут…
Мне старую память не тешить, бокалов не бить.
Во мне это время чужое, в котором не быть.
Печальное ИМ’МЕ ЛЯ МОРТЭ… Прости и живи.
Война на дворе, и телец расторженья в крови.
Теракт в Египте. По длительности показа курортных красот на Красном море ясно было, что под предлогом печали о погибшем нашем аквалангисте и мужестве остальных, прогнали РЕКЛАМУ фешенебельного курорта для усталых от ТРУДОВ ИХ ньюрашн. Откуда загарчик? Из Ниццы, вестимо. И какое бесстрашие должен ощутить в груди ньюрашн, остающийся на второй срок на том курорте!
Так в парике ли поет А.? И груди носит так — или все же в БЮСТ ХАЛЬТЭРЕ?
О, как бесстрашен наш ньюрашэн!
27 апреля 6
ЦАВЭД ТАНЭМ —
УНЕСУ ТВОЮ БОЛЬ.
Об этом и во имя облегчения сердечного — апрельские вечера в Костроме. Газеты, кажется, не заметили события. А оно — вот оно: СОБЫТИЕ СОСТРАДАНИЯ русского народа армянскому.
Русского народа вчера в Галерее Веры Прямиковой было человек 15 — самое время вспомнить хор Геворга Эминас его взыском: ГДЕ ТЫ, РОССИЯ?
Благоговейно помнят армяне нашего Грибоедова. «Убит персидскими фанатиками» — пустые слова из БЭС. Мы ведь не замечаем нравственных подвигов, коими ОДНИМИ ТОЛЬКО и движется жизнь. Грибоедов погиб спасая и своих и чужих /надо перечесть «Вазир-мухтара»/. «Чужие» поставили ему памятник в Ереване. «Чужие» первыми сыграли «Горе от ума».
Какое завидное свойство — РАЗБОРЧИВОСТЬ ДОБРОЙ ПАМЯТИ! Надо было видеть армян Степанакерта, которые носили бы на руках генерала Александра Лебедя, кабы он позволил. Скольких спас он от погромов и новейшей резни? Нам неведомо — ведомо армянам.
Площадь в Степанакерте — ощущение: «вот он, НАРОД!» когда приветственный гул не может утихнуть,а Лебедь — сказать в микрофон свои слова.
Колонный зал — аплодисменты каждыйраз — при имени Николая Рыжкова.
Улица Михаила Дудина в столице Карабаха.
Аплодисменты Павлу Романцу в Кукольном театре, на первом из армянских вечеров: Романец участвовал в спасении спитакцев из-под развалин.
Праздник народа : ДЕНЬ ПЕРЕВОДЧИКА. Спасибо…
Положу эти слова как золото кладут на бархат. Да не обидится бархат, если он мне понадобился оттенить отечественным свинством — армянское благородство. Пусть обидятся мои коллеги-переводчики, забросившие своё дело с началом ПЕРЕСТРОЙКИ непонятно чего в непонятно что. В нечто тошнотворное. Совершенным свинством было закрытие национальных редакцийв столицах метрополии. Где только я ни писал, ни сотрясал пустой воздух: ЧТО ВЫ НАДЕЛАЛИ! Вы рвёте вековые духовные связи с народом, дружбой с которым надо гордиться!
Я переводил Гевонда Алишана и Рубена Севака, переводил Сильву Капутикян /переводов не признала — признают её внуки/ Трепетно переводил Маро Маркарян, МАРОШКУ, она мне была как мать. Переводил Геворга Эмина, печально близкого мне: есть поэты милостью Божией и есть поэты попущением Господним. Но так или иначе, переводчик — это ДУШЕПРИКАЗЧИК своего оригинала. Самое заветное ПОРУЧЕНИЕ выполняет он, перенося, с огромными потерши и некоторыми приобретениями то, что глубоко и широко коренится в родном языке /стране, истории/ — в почву чужого языка. И когда это удаётся, гость из дальних стран становится хозяином в стране переводчика, не переставая быть хозяином и в родной стране. Иногда перевод во многом даже превосходит его причину, оригинал, и тогда, к примеру, Симон Чиковани, услышав переведенную Беллой Ахмадулиной его балладу, становится на колени перед Беллой.
Русская литература началась с переводов, но об этом не помнит. Будто родилась сама из себя…
Я читал свои переводы Игорю Дедкову. Игорь писал о них в костромской газете. Емуважно было напомнить ЧИТАТЕЛЯМ ГАЗЕТЫ /!/, что есть вот такая штука — перевод, что грузинский, прости господи, менталитет иногда кстати и в помощь нашему. Что русский ум может быть благодарен уму «кавказской национальности». Что народные речения ШЕНИ ЧИРИ МЕ и ЦАВЭД ТАНЭМ прекрасны сами по себе и ещё прекрасней по соседству с МОЯ ХАТАС КРАЮ…
Немудрено, что от России под её всегдашним «мудрым водительством», особенно мудрым в новейшей истории ГЕНОЦИДОВ — народы отвернулись.
О недобитом чудовище: сползаются обрубки недобитой гидры. Сползаются куски КРАСНОЙ СВИТКИ. Крепнет когдатошний «сопливый фашизм», чем-то симпатичный нынешним басманным судьям. Так были симпатичны и близки сталинским сатрапам уголовники…
Так что же делать?
Лично мне — досаждать одичавшим после Дедкова костромским газетам напоминаниями о том, что в его, дедковские времена, газетная статья перепечатывалась столичным журналом, а потом входила в состав монографии, в состав авторской книги. Напоминать, что стихотворная строка может оказаться информативнее многостраничного выпуска и что её запомнят, а газету нет.
Проводить армянские вечера. Грузинские, татарские…
Не выпускать рукупойманного вора, когда он доказывает: РУКА НЕ МОЯ.
Ездить по родной области, доставая по блату или за плату машины, чтобы не просить их у культурного начальства, что всегда унизительно и почти всегда напрасно. Раствориться, короче говоря, в текучке и рутине микроскопически малых дел. Иногда и не таких уж малых.
Скорее жар души в заботах истощи,
Разлей отравленный напиток…
Рутину перебирать неохота.
Перепишу из старого журнала стихи Геворга Эмина, написанные тогда, когда бомбили Карабах завистливые соседи, когда надругались вооруженные ватаги азербайджанцев над мирными крестьянами армянских сёл, когда бедная МАРОШКА и дочка её Анаит метались по Москве в поисках правды, милосердия, справедливости: ОСТАНОВИТЕ ВОЙНУ! Горбачев в упор не видел беды, не умел вмешаться в кровавую распрю… Кисель!..
Это делал Лебедь.
РОССИИЯ! ГДЕ ТЫ?
Где-то так давно,
Уже в такой дали, что и не верится,
Что небо первозданное не делится,
Но простирается на всех одно.
ТЫ МУЧИЛАСЬ СТРАДАНИЕМ МОИМ –
КАК Я ПРИДАВЛЕН БЫЛ ТВОЕЙ НЕВОЛЕЮ.
Тогда сестра, ты принимала боль мою
Как заповеданную Всеблагим.
В том было счастье… А Господь был щедр…
В том было общее предназначение.
Увы, Россия! Даже помрачение
Одно сошло на нас: во мгле пещер
И келий наших оскудел огонь,
Затмился Вечный Лик перед лампадою,
И смолк об эту пору бесноватую
Великий породивший нас глагол.
…Увы, Россия.
Слова не найду
Какого, милая, в каком бреду
Ты на груди своей пригрела аспида,
Как одурачена была и распята
У мира на виду.
А мир — что ж мир? Ни хладен, ни горяч,
А только тёпл, по слову Иоаннову.
Явись другой «пророк» твой и палач —
В который раз всё повторится наново…
Как безучастно ты призвала власть —
Варяжскую — разбойничью — кольчужную —
Во сне, в бреду? И как под властью чуждою
Ты до ПОСЛЕДНЕЙ СМУТЫ ДОСПАЛАСЬ?
… Мой бедный мозг изранен — не ему
Постичь вседневное-непостижимое:
Как ты, НИЧТОЖНОЙ ЛОЖЬЮ ОДЕРЖИМАЯ,
РАБЫНЕЙ СТАЛА В СОБСТВЕННОМ ДОМУ?
…Прости.
И надо кончить мировой.
ДИТЯ ДОВЕРЧИВОСТИ РОКОВОЙ,
Чужая власть, чужие непотребности
Отяготили дух свободный твой.
Умолк язык твоей великой древности.
Где ты?
Куда завёл тебя конвой?
Я ошибся: под стихши Эмина дата 1962. Переводил их гораздо позже. Радоваться ли мне, что и сегодня приходится всем нам мучиться всё тем же вопросом: ГДЕ ТЫ, Россия? Определенно — не в государстве, называемом Москвой. В пустынных, некогда обжитых и жизнь родящих землях? И если спрашивать о временах — то в котором ты времени — свободная, САМОДОСТОЙНАЯ родина наша?