Открытое письмо директору Костромского отделения Фонда Культуры РФ (21 марта 2006 г.)

Госпожа Павличкова,

внушить вам понятие о личности, трудах, о месте Игоря Александровича Дедкова в русской культуре я затрудняюсь. По оценке Кима Смирнова («Новая газета»), имя Дедкова стоит в ряду имен Белинского, Чаадаева, Аполлона Григорьева. Это справедли­во, но сюда просятся и другие имена, например, имя Герцена.

Кабы знали вы, кто такой Дедков, вы не арестовали бы деньги, собираемые его друзьями и почитателями, – но приобщили бы к конвертам, хранящимся в сейфе Валентины Павловны, и ваш конверт: ОТ ПАВЛИЧКОВОЙ – НА ИЗДАНИЕ ПЕРЕПИСКИ Д. – и следует сумма. Какая?

Если б конверты с самыми чистыми из возможных деньгами вскрывало лицо мужского пола, я употребил бы выражение ГРЯЗНЫМИ ЛАПАМИ. Но конверты вскрывали женские ручки, и я не знаю, как мне быть.

С деньгами на Бобку – проще. Это пожарный пес, в позапрошлом веке вытаскивавший орущих младенцев из горящего дома. Обольют его водой – и он ныряет туда, куда человек нырнуть уже боится. Бобка погиб под колесами пожарной телеги. Если вы костромичка, то нетрудно вообразить, что, МОЖЕТ БЫТЬ, вы обязаны вашей дра­гоценной жизнью тому беспородному псу. МОЖЕТ БЫТЬ, вашу пра-пра бабку он и спас? Стоило вам об этом подумать – вы бы и на Бобку разорились. Николай Веракса, заместитель Гордона, оставил НА ПАМЯТНИК ГЕРОИЧЕСКОМУ ПОЖАРНОМУ ПСУ первые 5 тыс. рублей. Глава Парфеньевского района Лихачев дает на соору­жение памятника 5% его стоимости.

Завет Пушкина возбуждать добрые и благородные чувства в забывчивых людях этот пес выполнил. (В Японии стоит памятник собаке, приходившей на аэродром ждать хозяина в течение 16 лет).

Все это просто. Сложнее понять и назвать человеческое злодеяние: собак-санитаров, помогавших вытаскивать раненых из-под огня, – едва кончилась война, отправили на живодерню. Из них сделали мыло…

Каким мылом отмыть руки злодеев?

О Бобке пишет в книге «Старая Кострома» Леонид Колгушкин (4 и 5 выпуски Альманаха «Костр. земля» – 2005).

О том, что деньги и на книгу и на памятник можно либо перечислить по счету № – следует вереница цифр – или отдать в добрые руки Валентины Павловны, я писал в костромских газетах и го­ворил об этом еще в апреле 5 года на Дедковских чтениях. О Бобке буду писать.

Переписка Дедкова обширна, книга станет бестселлером. Астафь­ев, Распутин, Быков, Адамович, Гранин, Залыгин, Лацис, Лесневский, Аннинский, Курбатов, Конст. Воробьев, Вит. Семин, Федор Абрамов, московские и костромские журналисты, люди кост­ромской земли, неизвестные, но интересные и дорогие Игорю – все это соберется под обложку книги. Она украсит серию «КОСТРОМСКАЯ БИБЛИОТЕКА», первые книги уже пришли к читателю: книга Ирины Тлиф о родове Розановых и «Писцовая книга» Костромы 17 века. Готовы к печати еще две книги.

Вы, сударыня, вторглись в незнакомую область. Вы насту­пили на грабли – и стремительное движение их ЧЕРЕНЯ, их граблевища я этим письмом еще перехватываю.

Вы искали ценности – и нашли их. Эти скудные рубли имеют большую моральную ценность. Еще большую имеют альбомы, содержащие летопись дней и трудов Музея, вам неведомых. Отзывы тех, кто побывал в Музее, видел самые разные экспози­ции – от японских кукол и восковых фигур до художественных фото Б.К.Коробова, кто слышал пояснения экскурсоводов, – эти отзывы суть чистое золото. Это голоса из народа, ОСТАВЛЕННЫЕ НА БУМАГЕ. Вот тут бы вам и искать – и уйти обога­щенной…

Часть денег у вас, часть у меня – добро пожаловать с обыском – часть у Тамары Дедковой и у моих друзей в Москве. Среди них – громкоименитые люди… Представляю их реакцию на ваши действия.

И это вы – после Антонины Васильевны Соловьевой – руководите костромским Фондом культуры?!

Это вы так любите и понимаете поэзию, что даете мне ОДИН ЧАС – провести поэтический вечер в Литмузее? И мне и аудитории понадобилось ТРИ ЧАСА – вам же понадобилась объяснительная записка от сотрудников Музея: на каком основании… и т.д. ЗАПАХЛО КАЗАРМОЙ. Этот дух мне памятен – по московским и шуйским казармам, по Гороховецким лагерям. Там я оставил здоровье, но приобрел льготу громко стучать костылем в коридорах власти.

Я давал вам возможность вернуть похищенные деньги Вален­тине Павловне и извиниться перед ней. Вы этого не сделали. Пеняйте на себя. Черень граблей я выпускаю из рук.

Владимир Леонович,

лауреат премии им. Дедкова,

член Экспертного совета движения

«ОБРАЗ БУДУЩЕГО».

14-21 марта 2006

Мэру г. Костромы

Переверзевой И.В.

Дорогая Ирина Владимировна,

давайте дружить. Вам ПЕРВОЙ посылаю и делаю открытым письмо госпоже Павличковой. Оцените. Говорил ли Вам Алеша Зябликов, как срывали его вечер в центр. Библиотеке и что последовало как инерция страха? Вечер срывали, боясь Вашего присутствия. Это был предвыборный момент, мэром Вас еще не избрали, и соперник Ваш принял свои мЭры – подлые и трусливые: обязал подвластную библиотеку не допустить ни вечера ни Вашего вероятного присутствия на нем. Уже сняли всю красу задника – публикации Зябликова, оформление Пшизова, и проч., не известив Алексея загодя о своей послушной инициативе.

Но не на того напали: Алеша все вернул на места, вечер состоялся и не перешел в митинг. Двое СЕРЫХИ БЕЗВИДНЫХ агентов вражеского стана были разочарованы. Вы же проявили предвыборную мудрость – не появились НА НАРОДЕ в тот момент.

Но инерция страха осталась, и директорша Библиотеки, угадывая чувства Департамента культуры ко мне, запросила начальство: а как быть с Леоновичем, вечер которого назначен на такое-то число? Укрывшись за клерка, шеф Департамента вечер мой запретила. Е.Чугунов, не зная меня, оказался мальчиком для битья, но проявил себя идеальным стилистом: отказ имел безукоризненную комплиментарную форму: Александру Бугрову и мне спущена была бумага, шедевр своего рода, откуда следовало, что зал библиотеки недостаточно хорош для Леоновича, и пусть он убирается в Литмузей. … Когда у меня выбивали из рук восьмиполоску «СП-культура», комплименты мне сочинял г. Галицкий, прошлый мальчик д. б. Но у мена нет охоты их бить, хотя Женьку приходится разок шлеп­нуть, ибо это мое к Вам письмо вызвано раздраженным НЕПРИЯТИЛЕМ ИХ СТИЛЯ: ведь не просто же они начальство – они начальство над костромской культурой, имена и лица которой одно другого краше; Лебедев, Очаговия, Сапрыгина, Хачатурова, Муренин…… Имен ПЯТЬДЕСЯТ – все они были встревожены судьбой Литмузея и все поставили подписи – обзвон по телефону – под письмом в МосквуСергею Филатову: СОХРАНИТЕ МУЗЕЙ!

В Ваши ДОБРЫЕ РУКИ он и просится. Я обещал Вам статью с этим заголовком – она напечатана и не то что сохраняет, а НАРАЩИВАЕТ свою актуальность.

.

Представьте же на одной Вашей ноге туфельку, а на другой лапоть. Непредставимо. И я присоединяюсь к восторгу Казиника: градоначальница Костромы – замечательно образована! Кто, какой город может похвастаться таким мэром?

С этой точки оглянувшись на губернское культ. начальство – по счету ШЕСТОЕ на десятилетней бытности Литмузея – испытываешь неловкость – неловкость абсурда.

На обложке своей предсмертной книги Игорь Дедков выносит слова: «Заметки о нашей быстротекущей абсурдной жизни». ЕЕ суть выра­жена Шекспиром в 66 сонете. Судя по всему, абсурд – категория вечная.

Поездка в Буй, чествование Юлии Жадовской. Роскошный автобус наполовину пуст. Горсточка людей культуры едет отдельно от едущего отдельно начальства. Им является Женька Чугунов. Новенькую Волгу или «Мерседес» – они как сестры – гоняет Чугунов туда-сюда безо всякой нужды.

На поездку в Ветлугу, где покоится прах Василия Розанова-отца, машины у начальства не оказалось. Пришлось фрахтовать ее у добрых людей.

На поездку в Парфеньево – презентация книги Ирины Тлиф о родословииРозановых и Елизаровых, торжество открытия храма в с. Матвееве – машины у начальства тоже не оказалось. Тут начальство церковное. Хрен редьки, как и было всегда, не слаще.

Пришлось просить у Алексея Герасимова, начдепа образования, его личную машину. Алеша дал нам ее – по старой доброй памя­ти: в 73 году я был их классным руководителем и выпустил в жизнь, привив некоторые понятия о НРАВСТВЕННОМ ЗАКОНЕ ВНУТРИ НАС (и получив прививку от них).

Я загадал на тебя.

Вот что сказал мне Исайя:

ИДИ СПАСЕШЬСЯ СПАСАЯ

ИЛИ ПОГИБНЕШЬ – ГУБЯ.

Много стихов я им начитал… Слушали хорошо… Где, как не в поэзии, музыке, вообще в искусстве и живет НРАСТВЕННЫЙ ЗАКОН? Когда, как не в нежном еще возрасте, впитывать его невнятные, но прекрасные статьи? То-то и был я отлучен от Библиоте­ки, куда ходит этот нежный возраст!

Что же сделал я за пакость? – вопрошал Пастернак. И что за па­кость я сочиняю? Благодаря ей попал я в несколько энциклопедий и чуть ли не вляпался в Госпремию, ту же Сталинскую, от которой спас меня шутливый характер и загодя объявленное намерение отмыть госденьги, издав на них книгу своих каторжников из фондов Комиссии по литнаследству репрессированных писателей, членом которой числюсь. Для краткости РЕПКОМ. (По глупости я сказал Галине Ивановой, что эти материалы будут желанны в «СП-культуре». В итоге абсурда редактором вместо меня стал Е.Зайцев, маститый журналист и друг ГБ, о чем предупреждал Игорь Дедков своих друзей. Любовь наша К ОРГАНАМ, по-видимому, неизбывна).

«СП-культура» умерла легкой смертью на руках Зайцева и не стала ни альманахом, ни журналом «Русина Улица». Именно в журнал хотел я вырастить восьмиполоску, пользуясь благорасположением ко мне столичных толстых журналов, где печатался.

Я уже погружал руку в портфели «Н. мира»и «Др. народов» и вынимал оттуда всякое-разное, чтобы Иноземцева в Аносове, Попов в Вохме, Травкин в Судиславле, Балашова в Чухломе, Тугарина в Щелыкова (моя ученица), Колова в Матвееве и другие талантливые люди в других HEПУСТЫХ местах получали бы через КОСТРОМСКОЙ АЛЬМАНАХ прозу, стихи, публицистику – из центра, лишенного Провинции, предварительно и рекламно печатая у нас свое лучшее – целиком или частично центр получал бы радость ОТДАВАТЬ. Нравственный закон подчеркивает, что радость отдавать несравненно больше и богаче радости получать. Отдавали бы наперебой – в город Дедкова, все же лучшего критика и человека завидной жизни…

ИГОРЬ БЫЛ УМЕН. Кострома его вырастила в известном смысле – московского мальчика из семьи военных.

Цель моя была – провокация. Возбуждать и подкармливать таланты – вот и вся простота. Департаменту культуры этого было не надо.

Теперь так. Скажем, Ваш концерт, Вы исполняете – ну хоть «Апассионату».Но КУЛЬТУРНОЕ НАЧАЛЬСТВО над Вами отпускает Вам на Бетховена 5 минут. «Боже, кто надо мнойтакой умный?» Надо мной такая умная г. Павличкова. На вечер поэзии 28 марта отпустила МНЕ – ОНА 1 час. От 17.00 до 18. 00.

Вечер прошел неплохо, кончился в 20 часов. За нарушение регламента отвечала Валентина Павловна. Запахло казармой.

Позвонил своему другу пианисту Валентину Матвееву. На 3 части именно «Апассионаты» уходит примерно 8-3-7 минут.

(На-днях Матвеев едет в Тейково – открывать Музей Станчинского – для Ивановской области событие.)

Отводить ОДИН ЧАС на поэтический вечер – значит не иметь представления ни о стихах, ни о вечерах, не знать и не хотеть знать, кто перед кем что читал и собирается читать. СТИШКИ…

Была красавица – теперь уродка.

Что сдедали с тобою, Сковородка!..

Столетний дуб по возрасту – дитя.

С каким идиотическим стараньем

Загублены деревья В ДЕТСТВЕ РАННЕМ!

ЗА ЧТО? И пальцем у виска крутя,

стою на сквере с жалким, покаяньем…

Нашим дубам нет и сотни лет. Коломенским в Москве – за 800.

Ровесники наших городов.

Но самое презренное – СТИЛЬ Ихней работы, ихней жизни.

Ну – спилил полсковородки, врасплох и под покровом, нашкодил и – убоялся, прикрылся лживым плакатиком о ветхости деревьев, вкопал 4липки холодной рукой: из 4 больные 3.

Ваш предшественник, удививший меня тем, что на подаренную ему книгу мою НИКАК не отозвался, усадил Долгорукова в скверике, выкорчевав без нужды несколько деревьев. На помпезность и величие в бронзе и мраморе я лично нагляделся: МОЕ отно­шение к таким вещам пусть и остается моим. Но в Париже по выходе из парка Тюильри (?) я увидел бронзового сидящего садовника. Уработался человек – и присел отдохнуть. От каких же трудов устал наш князь?

В «восточном краю древней России», где мы с Вами живем, насаждал он христианство. Методы сего переняты были им от Владимира и пахли кровью и дымом. Язычников тащили и заталкивали в христианство, над их святыней надругались

и первую память души

пожгли, посекли потопили…

Воистину на крови ставил Георгий церкви. Да, основал Юрьев Польский и Москву, от которой сейчас мы стонем. Да Дмитров и Переяславль Залесский… При большевиках историки любили обличать жестокие методы КРЕЩЕНИЯРуси, православную ИНКВИЗИЦИЮ и прочее, забывая, сказать, что эти же методы с несравненно большей жестокостью использовали сами больше­вики, рас-крещивая. Россию. Рас-христианивая…

Долгорукий,пишет Карамзин, «не имел добродетелей великого отца; не прославил себя в летописях НИ ОДНИМ ПОДВИГОМ ВЕЛИКОДУШИЯ, НИ ОДНИМ ДЕЙСТВИЕМДОБРОСЕРДЕЧИЯ, свойственного Мономахову племени. Скромные летописцы наши редко говорят о злых качествах Государей, усердно хваля добрые; но Георгий без сомнения отличался первыми, когда, будучи сыном Князя столь любимого, не умел заслужить любви народной… Он иг­рал святостию клятв и волновал изнуренную внутренними несогласиями Россию ДЛЯ ВЫГОД СВОЕГО ЧЕСТОЛЮБИЯ… Народ киевс­кий столь ненавидел Долгорукого, что узнав о кончине его, разграбил дворец и сельский дом княжеский за Днепром, называемый Раем, также имение Суздальских Бояр, и многих из них умертвил в исступлении злобы. ГРАЖДАНЕ, не хотев, кажется, чтобы и тело Георгиево лежало вместе с Мономаховым, погребли оное вне города…»

Играть святостью клятв, волновать изнуренную родину для выгодсвоего честолюбия… Вовсе не Петр Beликий, но Юрии Долгорукий – наш первый большевик!

Не допускаю мысли, что господин Коробов не читал Татищева и Карамзина. Борис Константинович, думаю, прекрасно знал, за что и кому – бронзовая память в центре Костромы. И КО ВРЕ­МЕНИ КАКОМУ слез Князь с коня московского и воссел на «стол» костромс­кой, начиная с себя ВЕРТИКАЛЬ ВЛАСТИ, столь любезной нам иособенно СКРОМНЫМЛЕТОПИСЦАМ ее.

…Величие Карамзина – в нравственной оценке любого и каж­дого предмета его внимания… Таким недугом страдал наш Игорь Дедков… Пусть эти многоточия говорят Вам многое, неизвестное и дикое ивановым, павличковым Э ТУТТИ КВАНТИ…

Иванова угробила восьмиполоску «СП-культуpa», Павличкова ограбила ЛИТМУЗЕЙ, унеся деньги на Переписку Дедкова и памятник Бобке. По Вашему лицу – когда я читал стихи про собаку, ждавшую хозяина 17 лет – я угадал, что ПОДВИГ ВЕЛИКОДУШИЯ нашего пожарного пса заслуживает некоторых полезных размышлений и благодарной памяти, Памяти вещественной. Памяти наощупь. Лето красное, гостиница «Русь» и ресторан «Волга» полным-полны. Туда и сюда мимо пожарной каланчи, что на Пастуховской, и мимо памятника Бобке туда проходят гости Костромы. Их ПЕРВОЕ ОЧАРОВАНИЕ – Собака, спасавшая младенцев, что следует из ее краткой эпитафии. «В этом городе умеют быть благодарными». Неужто В ГОД ОГНЕННОЙ СОБАКИ не усадим мы этого пса хоть в камень напротив каланчи?

Деньги нужны тут СЕРДЕЧНЫЕ. НАРОДНЫЕ. ЧИСТЫЕ. Способ их собрать должен быть простейшим. Будто каждый костромич жизнью обязан этому псу, будто этот пес, кончивший свою доблестную жизнь под колесами пожарной телеги, именно этого костромича пра-пра-бабку и спас, вытащив из горящего дома. Небольшое усилие воображения – и деньги в шапке!

Юрию Лужкову адресованы стихи, читанные мною австралийцу – тогда, «на пирогах» Казиника.

В моем отечестве любому палачу

всегда в достатке памяти и чести.

На Красной площади на Лобном месте

поставите надлежит свечу

за упокой невинноубиенных,

крест высечь в камне и звезду –

два символа, два знака сокровенных:

умерить скорбью их вражду.

Равно пригодныдля распятья

звезда и крест, крест и звезда.

Хотьмертвые, теперь вы братья,

товарищи и господа.

А место Лобное, конешно,

задумано и было как ПОДСВЕШНЯ

для небывалой ЦАРЬ-СВЕЧИ.

Постой. Опомнись. Помолчи.