7 апреля 6
звонок из Москвы из конторы Гордона: подробнее о пожарном кобеле Бобке, подробнее об альманахе «АБОРИГЕН».
Бобка.
Кругом смотрящий на каланче замечает огонь. Бьет пожарный набат. Дежурный расчет облачается в бушлаты и каски. Лошади сами рвутся из станков, сами просовывают голову в хомут. Верховой всадник летит на жеребце, видит огонь, галопом возвращается к пожарному обозу, все скачут на пожар: впереди вестовой, за ним четверка с брандмейстером в медной каске, трубач, топорники, ствольники, подсобники. Красноколесые дроги грохочут по булыжной мостовой. Если ночь, то на колеснице горят факела, красные отблески играют на медных шлемах — все это громыхает, звенит, оглашается криками и хриплым собачьим лаем.
Это сбоку пожарных колесеиц мчится Бобка — большой рыжий пес —
общий любимец команды и всей Костромы.
Домгорит, собаку обливают водой, и она ныряет в дымную тьму,
откуда доносится крик. Скольких детей спас этот могучий беспородный пес, — история не знает.
Он служил до старости и погиб под красным колесом. Из шкуры сделали чучело — в таком виде Бобка и досидел до 17 года. Потом было не до него.
Это я вычитал в книге Леонида Колгушкина «Костромская старина» (альманах«Костромская земля»№4 – 1999).
В контекстепоступательного расчеловечивания людей объяснять попытку такого благого дела — установки памятника Бобке – ненадо.
Допустим,памятник уже стоит на скверике против пожарной каланчи, что на углуПастуховской и Воскресенской улиц. Воскресенская – нынче Подлипаева: старые добрые имена расхватали боевики революции.ВКостроме возвращение старых имен идет трудно и туго. Я выпустил книжку «Нижняя Дебря» в 83 году, до сих пор на домах этой улицы, улицы нижнего подола, висят по две таблички. Вторая — ул. «Кооперации». Досих пор идет борьба имен: Русина борется с Советской… Можно бы тут предложить компромисс — оставить «Советскую» от вокзала до тюрьмы и продолжить ее до центра уже как «Русину». Ведь что ни город, то Советская. А еще Маркс на вопрос, какое качество считает он отвратительным, отвечал: УГОДНИЧЕСШО. Именноугодничеством местных властей продиктованы все эти имена. Хреновые мы марксисты.
Бобка сидит на камне. Рядом с каланчой на обрыве к Волге гостиница «Русь» и ресторан при ней. Гости отовсюду. Гости неизбежно проходят туда-сюда мимо Бобки, читая эпитафию благородному псу. Она краткая, но такая, что надо остановиться и подумать о много. Надо подумать и ваятелю о выражении лица собаки. У Бобкиных лап лежит младенец…
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые…
Эти чувства и призван пробуждать бронзовый пес на сером гранитном камне. И вернувшись восвояси, гость Костромы расскажет, какой памятник видел он рядом с пожарной каланчей, что на Пастуховской. «В этом городе умеюбыть благодарными» — это, видимо, он и увезет с собой как одно из лучших впечатлений.
Сабака спасала младенцев. Затемэтим городом и страной правил Ирод в его присные. Вот он высится на чужом пьедестале и виден отовсюду. Уж очень хороша площадка над откосом — место когда-то святое: здесь был красивейший Успенский собор, его службы, часовня…
Вот Ирод поменьше — он непосредственный убийца всей царской семьи включая больного царевича.
Какие прекрасные лица! Как непоправимо бледны
Царевич, императрица, Четыре Великих княжны…
Переживаемая нами смута — жена приоритетов жизни подобная смене религий — это смута- наше взрослое дело. Но за что мучить детей? Как им понять, за белых они или за красных, за жертвенное служение идеалу, Родине Делу жизни — или за миллион?
Бобка вне смуты. Бобка — это разумное, доброе, вечное — в легендах города и вот — в бронзе. И не украдут его охотники за металлом, ворующие чугунные крышки над канализацией и литые кресты с могил.Бобку охраняют пожарники.
Мрачное воспоминание:
собак-санитаров, помогавших медсестричкам вытаскивать раненых из-под огня, едва кончилась война, сгребли гицели и отправили
на живодерню.
Мы победили фашизм — внешний. Но в себе кое-что носим. Если кандидат наук пишет брошюрку об арборицидах — убиении лиственных деревьев ради бодрости и пущего роста хвойных – это фашизм, в науке.Ни один лесной массив не взбодрился после опыления арборицидами. Ни одна сосна не порадовалась гибели осины. Опыленный лес мертвеет, его покидают птицы и насекомые.
Оставляю вне текста многие примеры жестокого кретинизма Хомо Сапиенс, уничтожающего жизнь вокруг себя.
… Сделали мыло из тех военных собак. Каким мылом отмоемся
от совершенных злодеяний?
Все знают о СОБАКЕ ПАВЛОВА. (Но не все сопоставили образ мыслей и отвагу жизни великого физиолога — с тем знанием, что приобрел он, так безбожно вмешиваясь в судьбу и жизнь четвероногого существа. (Религиозный человек, переступивший Первую заповедь ВО ИМЯ того, чтобы впредь не переступали ее люди и народы, имел в себе нечто, позволявшее тыкать носомв грязь и кровь оголтелую власть, вставшую на путь уничтожения народа.
иммунолог и бактериолог Meчников вряд ли написал бы «Этюды оптимизма»- книгу об этапах человеческой, жизни, о «Царстве Божие внутри нас», если угодно, — не видя этого царства под микроскопом. Эмбриолог, в клеточке Творения, провидел он Творение в его торжестве и цельности.
Ткани тела так же прекрасны как само оно, изваянное, воспетое, послужившее к созданию Образа Божия. Да не сочтутересью эту инверсию: ведь не так важно КТО КОГО создал… Что сами ткани прекрасны, говорит Пастернак устамиЮрия Живаго. И здесь открывается глубина гуманизма,столь чуждого самолюбивой и жестокойвласти.
«Хуманист!» — самое страшное ругательство Иоанна Грозного…
… На Советской площади в Костроме восседает ныне Юрий Долгорукий: обширный гранитный подиум,бронзовая статуя воителя, меч с крестовидной рукоятью: мечом крещал князь дику НЕКРИСЬ восточных дебрей.
Изваяние Долгорукова — загадочный анахронизм. Таких деятелей и воителей славили, славить перестали с началом «отвратительной демокраЦии» (эпитет Пушкина) — и что же? — восславим ЗАВТРА? Кому же и чему импонировать будет Долгорукий?
Он «не прославил себя в летописях ни одним ПОДВИГОМ ВЕЛИКОДУШИЯ, ни одним действием добросердечия, свойственного Мономахову племени. Скромные летописцы наши редко говорят о злых качествах Государей, усердно хваля добрые; но Георгий без сомнения отличался первыми, когда, будучи сыном князя столь любимого, не сумелзаслужить любови народной… Он играл святостию клятв и волновал изнуренную внутренниминесогласиями Россию для выгод своего честолюбия… Народ киевский столь ненавидел Долгорукова, что узнав о кончине его, разграбил дворец и сельский дом Княжеский за Днепром, НАЗЫВАЕМЫЙ РАЕМ, также имение Суздальских Бояр, и многих из них умертвил в изступлении злобы. Граждане, не хотев, кажется, чтобы и тело Георгиев лежало вместе с Мономаховым, погребли оное вне города, в Берестовской Обители Спаса». Так пишет Карамзин о князе, воистину ПЕРВОМ БОЛЬШЕВИКЕ на Руси.
Что же делать школьнику, изучающему родную историю, глядящему на человека в кольчуге, простирающего руку прямо надего головой? И что думать костромичу, не читавшему Татищева и Карамзина? Оставляю эти вопросы — вопросами.
Не знаю, во сколько миллионов обошелся костромскому народу
символ власти, кажется, не претерпевшей серьезных изменений с 1917года по сегодняшний день. Самодержавие называть можно по-разному. Есть замечательная кличка: КЛЕПТОКРАТИЯ- власть людей, обреченных и неизлечимых: не могут не воровать. О том сокрушался и Карамзин — мыже привыкли.
Памятник Бобке должен быть сооружен на деньги, нигде не украденные, нами благодарно пожертвованные. На деньги ЧИСТЫЕ. Имею копилку с надписью: БАБКИ НА БОБКУ. На дне звенит мелочь. Что-то шуршит, но еле слышно.
Первые деньги на Бобку похищены из копилки Литмузея. Похитительницу я держу за руку – но эта даматвердит: РУКАНЕ МОЯ! А я держу...А она…
Арабу Хоснию Мубараку за рифму благодарен я:
когда ПОЙМАЕШЬ ВОРА ЗА РУКУ, он отопрется: НЕ МОЯ!
Недалеко мы ушлиот времени и нравов эпохи,когда награждалось
зло и преступной была добрая инициатива. Лживый донос приносил
выгоду подлецу — недоносительство каралось.
Добрая инициатива скинуться на памятник Бобке, спасавшему
прадедов и прабабок нынешних законодателей, обязанных, быть
может, драгоценными жизнями своимибесстрашному псу, была
пресечена начальницей над Литмузеемгоспожой Павличковой.
НЕ ПОЛОЖЕНО, говорит закон, рассчитанный на воров и махинаторов
превращать сейф госучреждения в копилку личных взносов.
Прослужив в армии три года, я этот абсолют НЕ ПОЛОЖЕНО
возненавидел.
Когда изъяты били деньги известных мнелично честных и порядочных людей, ЗАПАХЛО KAЗAРМОЙ. Не в кузей — в ДОМ, любимый всею интеллигентной Костромой, вторглась команда областного Департамента культуры.Пальчики Павличковой, пересчитавшие наши рубли, оставили на них несмываемые отпечатки. Что скажу я людям, работающим в музеях Цветаевой, Чуковского, Пастернака, Паустовского, чьи деньги либо у меня,либо неизвестно где, но помеченные той дактилоскопией? В ДомеЦветаевой на втором этаже стоит СЛЕЗНИЦА — круглый аквариум, где рыбок нет, но лежат на дне и слоями нарастают рубли и доллары? Директрисе Дома скажуя: «Ты, Эсфирь Семеновна, не знаешь законов. Московские павличковы изымут утебя эту копилку и еще подведут тебя под статью…» Добро наказуемо, Эсфирюшка бажоная. НЕ ПОЛОЖЕНО, милаямоя, то, что ПОЛОЖЕНО в копилку.
… Всеми средствами, всеми фибрами, всеми правдами, составляющими НРАВСТВЕННЫЙ ЗАКОН, всю жизнь моюя считаю лишь попыткой насаждать ЧЕЛОВЕЧНОСЬ. И только об этом — все, что я написал…
А бухгалтерамкостромского ГТРК дарил я объемистого симпатичного поросенка: получая гонорар, лишнюю мелочь опускать в этукопилку. И простоял поросенок с полгода, а потом пропал. Нашлась какая-нибудь павличкова…
В Дневнике у Дедкова такая примерно запись: говорили с Лесновичем о пустяках. О том именно, что любая мысль, самая даженевинная, САМАЯ НИКАКАЯ, но выраженная по-человечески живо с улыбкой ли, с чертыханьем ли, но в забвении ОБЩЕЙ ЛЕКСИКИ, мать ее так, — на печатной странице невозможна.
Не должно сметь
Свое суждение иметь.
Ибо свое, СВОЕ суждение СВОИ же слова тут и нужны. ( Иногда Ломаю синтаксис в угоду именно своей, обиходной речи… Ей в угоду «портил» правильную речь Толстой. Платонова одни любили, другие высмеивали как юродивого за исковерканную речь. Бродский заметил, что вывернутый язык Платонова — сколок и портрет современности. Многие писатели речь лемали, но причины тут были разные. Вчерашний раскулаченный крестьянин в заводском цеху по производству смерти объяснялся на диком языке, и к немуподстраивался автор — цель же его была угодить той зверской политике, что звалась ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЕЙ. Угождать удавалось, но вместо художественнойткани выходила пародия).
Уничтожать живую речь — потомучто она ЖИВАЯ.
Олег Васильевич Волков, сиделец с огромным стажем, профессиональный охотник (как красиво он, как легко и стремительно ходил по асфальту — истоптав тысячи верст по своим таежным путикам!) — так вот, видит он, что мальчишка подстрелил из рогатки какую-то пичугу:
— Зачем ты это сделал?
— А чтоб не жила!
Поразглядывайте-ка в микроскоп эту фразу. Ручаюсь: вы почувствуете, что глядите в телескоп и уже не в пространство, а во время, где воцарился АБСУРД. Умри чтоб не жил!
Начинаю письмо мэрше: Дорогая Ирина Владимировна, давайте дружить… Газетчик убирает последние слова.
Мои редакторы правеют, Их проверяет ИНСТИТУТ:
Они стихи мои про-веют И всю мякину издадут. (В. Львов)
… Учение О ТРЕХ ШТИЛЯХкажется мнепорочным в корне. Плоды его сегодня — расслоение народа на элиту, которая с низами не сообщается и на рабочие эти низы. Начинка пирога — криминал. Впрочем, это дело давнее, но до царя-батюшки достучаться было легче, чем сегодня до президента.