25-31 марта 6 г.

Подготовка к армянскому вечеру 9 апреля и тягомотина с Литмузеем никак не даются в руки сразу. Или – Или. Аут – аут. Письма чиновникам Костромы написаны, два письма, положенные на стол редактору «Костр. ведомостей»,пошли в дело, то есть рукой газетчика выдоены и перевраны, причем автор заслонился псевдонимом и подставил несчастную Валентину Павловну, теперь не директоршу Музея, а лишь сотрудницу. Ее непосредст­венная начальница г. Павличкова сейчас в Испании – то-то ее тамне хватало – а вернувшись, УГНОБИТ свою подчиненную, третируемую как нерадивую школьницу этой бабой.

Попытка разговора с губернатором не удалась, повторю ее по приезде из Москвы.

Вчерашнее утро ушло на ЭКСПЕРТИЗУ: оценивал по 3-бальной шкале проекты с меств контору «ОБРАЗА БУДУЩЕГО».Да, в контору. По языку продвинуто-ново-ультро-бюрократическому, супер-бюрократическому, мне почти непонятному,это уже цита­дель под бумажной броней. Надеюсь,и я ей непонятен со свои­ми СУС – сопли утирай сам – НВ – не верю – ННН – не надо наг­леть и проч. Проект из Кимр: красить наличники, обновлять палисадники, вырубать деревья и кусты, заслоняющие фасад… Будто не сам хозяин должен это делать, будто он позволит вырубать шиповник или жасмин и спиливать привычную старую черемуху… Насильно красив не будешь, милый город. И деньги немалые запрошены. Предлагаю передать их другому кимрскому проекту – спасению церквей… То есть суюсь, куда не просят, оцениваю проекты не по уставу, прибавляя плюсы или минусы,комментирую НЕ КАК ПОЛОЖЕНО.

Общее впечатление от проектов и нужд:крайняя ЗАПУЩЕННОСТЪ милойродины, деградация населения. Авторы проектов ВОПЯТ И BOЮT над судьбой сирот, над судьбой ПРИРОДЫ, над разрухой… Облекая вопли в бюрократическую дикую лексику, не умея говорить по-человечески … Или канцелярщина – или матерщина… От последней с трудомудерживаюсь.

Написал письмо Солженицыным.

ДорогиеНаталия Дмитриевна и Александр Исаевич!

Сначала так:

Арабу Хоснию Мубараку

за рифму благодарен я:

когда поймаешь вора за_руку,

он отопрется: НЕ МОЯ!

Пишу Вaм правой рукой, левой удерживая вора. Далее:

Тогда с постыдною поспешностью

ты сам же прочь бежишь как тать

перед ужасной неизбежностью

ЗАТРЕЩИННОЙ ЕМУ ВОЗДАТЬ.

У Хосния детишки – хосники

и жен несчетно… Красота!

А мы, стыдливые христосики,

произошли не от Христа.

Но это я не про себя и ужконечно не про Вас, А. И., – прятавшего молоток за пазухой при вызове к следователю.

Далее:

И снят оклад, и с мясом вырвано

старинкой ризы серебро,

в чулан заброшен Образ Тирона

как непотребное добро.

Богатого от небогатого

угодник сей не отличал,

а брал за ворот вороватого

иперед Богом обличал.

… Страна разорена_и_продана.

Торг в алтаре. В чести жульё,

затем что Тирона Феодора

не чтит отечество моё.

Деньги пахнут.20.000 долларов из Вашего фонда, на которые мы с Виталием Шенталинским и при участии Фонда Г.Белля смогли издать книгу «ЗА ЧТО?» – деньги эти пахнут свежестью карельской озерной воды. Чистые деньги от небогатых хороших людей потихоньку собирал я на издание «Переписки» моегопокойного друга Игоря Дедкова и на памятник пожарномупсу Бобке, спасавшемумладенцев: обольют собаку водой, и ныряет она в дым– на крик ребенка.

Чистейшие деньги были мне однажды от ЛидииКорнеевны Чуковской. Тысяча рублей «от Леньки Пантелеева», сказала она

Там, где у человека, особенно русского, расположен Задний Ум, ощутими БУГОР БЛАГОДАРНОСТИ. Так пишет Герцен. Некто сфотографировалменя и Вас на презентации книги Инны Лиснянской. В профиль и особенно в этот моментзатылок мойвыдается как сплошной Бугор Благодарности.

За Инну я тогда порадовался, еще изумил меня подробнейший анализ ее стихов, данный Вами. Но еще больше и совсем по-иному изумила меня Лиснянская, принявшая после Солженицынской премии – премию государственную – из окровавленных рук Ельцина.

Дыхание живой воды – и такой смрад…

В Костроме на Сковородке (ныне обезображенной снесением деревьев на одной половине сквера) расположен Литературный музей.

Здание с колоннами, бывшая гауптвахта. Но не гауптвахте клицу эти 6 колонн ине гауптвахте место в центре, да такое видное. А Литмузею в самый раз. Уже 10 лет как он тут красуется, сюда тянутсятуристы, тут люди из кологривов и солигаличей оставляют восторженные отзывы, а для нас, литературных людей Костромы – это ДОМ, теплый и обжитый.

Беда в том, что он очень нравится «BОЕННЫM ПАТРИОТАМ», то есть чиновникамДепартамента культуры, которым прибыльно будет иметь здесь «Военно-патриотический» музей. От литературы какая прибыль? Прибыль – от игровых автоматов с военной начинкой, от военной аренды «Колонного зала». Моральная прибыль – от костромского соответствия общей Доктрине военизации штатской жизни, коли в армии дело дрянь. Уже посадили мы самих себя в камеры квартир, забронировались дверьми – в каждой глазок – уже вглядываемся, поднимаясь по эскалатору, в подозрительные лица подозрительных национальностей, к чему призывает нас трансляция метро. Вынимаешь зеркальце, приглядываешься к себе и САМ ИДЕШЬв ментовку.

Это и есть военный патриотизм.

В наш ЛИТЕРАУРНЫЙ ДОМ явилась инспекция Департамента культуры и изъялаконверты с чистыми деньгами, разрывая каждый… я бы сказал ГРЯЗНЫМИЛАПАМИ, но как быть, если это женские ручки? Принадлежат они госпоже Павличковой, надзирающей за музеямиобластного подчинения, от чего те стонут, и занимающей место директора костромского Фонда культуры. Это отделение Фонда, которым руководил Д.С.Лихачев, а теперь руководит Н.С.Михалков.

В тяжеломэтом городе любят власть и трепещут перед силой. На презентации тома «Поэзия ГУЛАГА» – у Вас роскошный Дом на Таганке, где роскошь и удобства не отталкивают – напротив – на той презентации я передал для Вас Мунире Дневник Дедкова,прожившего в Костроме 30 лет. Ох, тяжел Город! Но я тут ро­дился. И со времен Дедкова тут мало что изменилось. Все те же ИРОДЫ стоят на своих и чужих пьедесталах, все то же имя Крупской никак не сойдет с фасада Центральной Библиотеки. Все те же ЗАХВАТЧИКИ – терминология Дедкова – помыкаютнаселением и грабят ограбленных. А совсем недавно воссел на костромской стол все тот же Долгорукий, воистину ПЕРВЫЙ БОЛЬШЕВИК на Руси. «… Не прославил себя в летописях ни однимподвигом велико­душия, ни однимдействием добросердечия, свойственного Мономахову племени… Он ИГРАЛ СВЯТОСТИЮ клятв и волновал изнуренную внутренними несогласиями Россию для выгод своего често­любия. Народ Киевский столь ненавидел Долгорукова, что узнав о кончине его, разграбил дворец и сельский дом княжескийза Днеп­ром… Граждане,не хотев, кажется,чтобы и тело Георгиево лежа­ловместе с Мономаховым, погребли оное вне города…» Как такого было не посадить на коня на Советской площади против Моссовета? А год назад – в кресло на Советской площади в Костро­ме?

Очень хорошо у Карамзина это ГРАЖДАНЕ. И недостижимо завидны нравственные оценки любого и каждого предмета, на который обра­щает свое и наше вникание Историк. (Ваш случай, Александр Исаевич, тут исключение. Достижимо и завидно, что и следует из статей и заметок о Вас, оставленных Дедковым. Лучше него, кажется, о Вас никто не написал. И в лучшем смысле НОВОМИРОВЦЕМ был и остается Игорь. И остается, я бы сказал, отроком из благородного семейства: для него всегда свежо и страшно, НЕСТЕРПИМО для него – привычное для других. На обложке его предсмертной книги «Любить? Ненавидеть? Что еще?..» есть сноска: «заметки о нашей быстротекущей абсурдной жизни». Абсурды и помогли ему сойти в могилу.)

Если овечки костромской интеллигенции позволят вытряхнуть из Литмузея его начинку – а она хороша! – и разместить там экспонаты вроде кольчуги и меча Долгорукого – покопаются и найдут, как нашли ужечереп Сусанина – и всякое другое во славу военщины и полицейщины, вплоть до наручников, уже продающихся в отделах ДЕТСКИХИГРУШЕК, – если это произойдет, то грош нам цена.

А я запью и в пьяном виде буду громко и сопливо каяться: не написал Солженицыным!.. Потому и пишу.

Когда выдворяли Вас, я учил детей в селе Николе (том самом, где сгорела церковь СО ЗВОНОМ, какзначится уДаля. Видимо, звонарь звонил, пока колокольня горела… Святое место!)Учил детей русскомуязыку, литературе и гражданским доблестям. Как раз тогда, когда оскверняли могилы Ваших родных. Тогда, когда хоронили Твардовского. (Он рассказывал мне: приехал в Рязань, усадили меня, пока готовили стол, дали рукопись – раскрыл, читал И РЕВЕЛ КАК КОРОВА… Вряд ли Вы это знаете: А.Т. таких вещей стеснялся, мне же говорил в подпитии и чувствуя во мне ЛЮБЯЩЕГО ЧЕЛОВЕКА… (И в двойных скобках: Ваш «Теленок» написан любящим человеком, и диву даюсь, когда говорят иное).)

…Учил детей пониманию гражданских подвигов, которые «темны и глухи». Учил понимать государственное свинство. Михалковы и Марковы правили бал. В ИХНЕЕ время имел я честь участвовать в защите от них – домов Чуковского и Пастернака в Переделкине. Люша, после нашей победы, говорила мне о намерении написать книгу об этой абсурдной и постыдной тягомотине: Литфондоттягивал для оргсекретаря СП СССР Верченки Чуковский дом, забывая, что разжирел на переизданиях Корнея Ивановича.

Закон был на стороне Литфонда – передать дачу умершего аренда­тора живому, без заботы, комуи ЧЬЮ… Это скушная материя, но мне она нужна сегодня: по закону, в ведении област­ного Департамента культуры находится этот наш Дом. И про­тив того закона сегодня возникла почти вся костромская интеллигенция – кроме, разумеется, двух местных союзов пи­сателей. Ну как же, против кормящей власти! Издать-переиздать свое творение к своему юбилею – для этого надо обойти с протянутой рукойодин – два – три департамента. И – дают. И – издают. (Самый отвратительный наш обиход повсюду – от районного городишки до столиц). Очень помню Ваше, Александр Исаевич, НАРОДНЫЕ ДЕНЕЖКИ…

Прочь! Гнушаюсь ваших уз – по слову Некрасова. А дальше:

Проклинаю процветающий

Все-берущий, все-хватающий,

Все-ворующий союз!

Итак, столкнулись нравственный закон и ведомственный устав. Как сталкивались Литфонд и ОБЩЕСТВЕННОСТЬ, так трудно рождавшаяся и толком еще не родившаяся за полвека.

И добро бы, Департаментом культурыруководили люди культу­ры!

Если при них останется… если пóд ними останется Литмузей, в нем не будет угла Дедкову и должного пространства Солженицыну. Вдовою Евгения Осетрова Музею подарена библиотека мужа. Спасибо. Мне, однако, известно, что кроме любви к русской старине и книге вообще Евгений Иванович любил и власть. Его личное дело. Но власть требует, чтобы любило ее все писательство! Какой шухер был в Костроме, когда выяснилось, что поезд Ваш с востока мимо Костромы не прое­дет! Описать его не могу,меня тутне было. Такие вещи опи­сывал, опять же, Дедков. Он умел связывать одно холопство с другими, жил во многих временах…

Чего же я хочу?

Я хочу писать бесконечное ПИСЬМО ИЗ ПРОВИНЦИИ людям, кому это важно.

Я прошу Вашей помощи. Надо либо переподчинить костромской Литмузей, который и статуса такого не имеет (!), будучи Музеем вполне – городской власти – унас хорошая и умная женщина градоначальница – либо переподчинить его напрямую Министерству культуры. АГРЕССИВНАЯ СЕРОСТЬ правит нами в этом городе. (Избавляю Вас от описаний.)Серость уже воздействовала на М.Е.Швыдкого, – это видно по его письму к губернатору Шершунову – серость, видимо, всех устраивает. Одна ножка в туфельке – другая в лапте, и это ей неведомо. Ейнужен ДОХОДНЫЙДОМ – таково веленье времени. У нее сильные карты.

Ваш великий пример и мой скромный опыт говорят, однако, что ей, СЕРОСТИ В ЗАКОНЕ, нас не победить. Аминь!

Мойбугорблагодарности, дорогие Солжени­цыны, благодарности Вам не только моей – поболе верблюжьего горба.

Ваш – Владимир Леонович

Кострома, 27 марта 2006

(Продолжение)

На икону Святомученика Феодора Тирона собирали деньги нерчинские каторжники. Церковь Воскресения на Дебре, где 6-летней девочкой пела мама, построена на золото, от которого отказывались русский и англицкий купцы : «бочонок не мой». Заладил о деньгах…

Мама лечила курсантов 3 ЛАУ. Вы, А. И., не болели. Сказать «жаль»? ? Кабы болели да кабы провожали 30-летнюю докторицу до ее дома на Пастуховской…

Провожал ее рыжий капитан Кривой – не помните такого? Про Святого доктора Федора Петровича Гааза, на которого молилась вся каторжная и тюремная Россия, написал Лев Копелев. Для меня эта паутина (сюжетообразующая) не есть литератур­ная ценность. Нравственная – да. Мне в ней – как в гамаке. Я среди нее – тут и Чуковские, тут и костромские страдальцы, один из них Авенир Петрович Борисов, он у Вас в примечаниях «Архипелага», тути Тамара Милютина с ее книгой «Люди моей жизни» из Вашего фонда – книга великолепная, стихи бедного Юрия Галя из нее вошли в книгу «ЗА ЧТО?» и вышли в антологию С.Виленского, Тамара же Павловна первым браком была за Иваном Лаговским, костромичом, да таким, что вместе они издавали Вестник РХСД с редакциями в Париже и Таллине… я среди этой паутины – как дома. А ещепосылаю Вам две стран­ички, где Вы не принимаете орден из рукЕльцина, а я – той вероятной госпремии. О Вашей «паутине» и Ваших рабочих анге­лах Вы знаете много,но их гораздо больше, чем знаете. И теперь судите: могу ли я не написать Вам – терпя бедст­вие? Этиребята у власти, ни снегов ни песков не месившие, не знают России и не любят ее. И ни за что не отвечают. Стал я, лет пять назад, выпускать Культурное приложенье к обл. газете, заявил начальству свой проект – в нем была тема наших НЕСЧАСТНЫХ (материалы из шкафов РЕПКОМА – Комис­сии по литнаследию репр. писателей), тема лишенцев, тема гражданской войны в Костромском крае после 17 года… Тут же мою восьмиполоску из рук у меня выбили. Сделали это вежливо, то есть подло, на мое место поставили Е.З., друга ГБ…