11 ноября 5 г.
РАЗГОВОР С ГОРДОНОМ (Реконструкция)
Л. Сашенька, блюдя 10 заповедь, я охраняю твое доброе имя как твой шофер и телохранитель Илья – твою жизнь.
Г. Спасибо. Я весь в репьях.
Л. Ах, злые языки страшнее пистолета. Чацкого сыграешь?
Г. Сыграл бы Грибоедова…
Л. 7 лет ты прожил в Америке, но с тобой были мои стихи, мои переводы…
Г. И потому я вернулся…
Л. И на грузинке женился…
Ов Нана, дида вой Нана,
дида вой На-на-а ов (поёт)
Г. Не пой, пожалуйста, при мне…
Л. Однако я тебе пригодился, когда по сценарию Гарика ты снимал в Чупееве «Пастуха своих коров». Сюжет замечательный… Неторопливый, вдумчивый – не ко времени… Как вот сейчас не ко времени книги Игоря Дедкова… Но фильм безлюбый, потому и пришлось кстати
Не гулял с кистенем я в дремучем лесу,
Не лежал я во рву в непроглядную ночь –
Я свой век загубил за девицу красу,
За девицу красу, за дворянскую дочь …
Г. Ну да, как раз про тебя!
Д. Кто сейчас поет Некрасова… Одни реликты – like me . «Огородника» я слышал только в детстве в Боголюбском доме и больше, кажется, никогда. Но то, что в дéтстве слышал – слышал будто вчера. Привози в Кострому «Пастуха»! Привози Гарика. Он подарил мне книгу, знаешь с какой надписью? БОБКЕ ЛЕОНОВИЧУ С ЛЮБОВЬЮ.
Г. Это какая же огласовка? В – Б?
Л. Это был такой пес, при пожарной команде – Бобка. Бобка вытаскивал малышей из горящего дома. Сам погиб под колесами пожарной колесницы. Я ношусь с идеей поставить ему памятник возле пожарной каланчи, что на въезде в Пастуховскую улицу – моя родная, помню и пастухов, и коров, и горячую пыль по щиколотку – по ней тянется КНУТ – страшная штука…
На твоем высоком собрании ВО ИМЯ МАЛЫХ ДЕЛ и престижа русской интеллигенции по твоей просьбе я читал:
В моем отечестве любому палачу
всегда в достатке памяти и чести…
Стоит на чужом постаменте Ильич, стоит в скверике, в Козьем парке, Свердлов… Постамент – Романовым, к 2013 году освободят…
Г. Для Михалкова
Л. Я не об этом – я о пожарной собаке. Но дочитаю:
… На Красной площади на Лобном месте
поставить надлежит СВЕЧУ
за упокой невинноубиенных,
крест высечь в камне и звезду –
два символа, два знака сокровенных,
умерить скорбью их вражду.
Равно пригодны для распятья
звезда и крест, крест и звезда…
Хоть мертвые, теперь вы братья,
товарищи и господа.
А место Лобное, конешно,
Задумано и было как ПОДСВЕШНЯ
для небывалой ЦАРЬ-СВЕЧИ…
Постой.
Опомнись.
Помолчи.
Г. Царь-пушка не стреляла…
Л. И царь-свечу никак не зажгут.
Так вот, стоят в Костроме детоубийцы, имя Крупской на фасаде главной библиотеки, напоминая мне об Указе ЦИК-СНК 35 года о ВЫСШЕИ МЕРЕ для 12-летних врагов народа…
Г. Какого народа?
Л. Вот именно! Собаку надо сделать каменную, рядом можно и ребенка: живой, здоровый, обнимает Бобку. Когда ездили в Парфеньево, в застолье у Лихачева, удельного князя, я про этого Бобку рассказал между 3 и 4 рюмкой. Л. вскинулся: – С МЕНЯ 5 ПРОЦЕНТОВ! (от общей суммы, которая понадобится) Потом он предлагал на Бобку надеть медную каску, но его остудили: медную каску украдут НЕМЕДМЕННО, как пишут играя звуками впопад и невпопад в «Новой газете». Каску украдут – на то и СМУТА.
Г. Типичное МАЛОЕ ДЕЛО. С меня 10 процентов!
Л. Того я и ждал. ПОСЫЛАЯ 10 ТЫСЯЧ РУБЛЕЙ на издание «Переписки» Дедкова, ты извинялся, что не при деньгах…
Г. Но обещал поправиться.
Л. Потомки тех спасенных детей, вероятно, не подозревают, кому обязаны жизнью их деды, отцы и они сами.
Ан – вселенная место глухое! Писал я: могучий еврей Михаил Державец, начальник госпиталя на Дебре и хрупкая моя мама, терапевт у хирурга Д., спасали раненых – сколько? Знает Бог. КТО ЖИВОЙ – ОТКЛИКНИТЕСЬ! Статья была, в «Северной правде» – ни одного отклика…
Г. Ан – вселенная место глухое.
Л. Твоя затея шевельнуть интеллигенцию, местами придавленную и скукоженную, местами просто выдавливаемую за ненадобностью – кого из города, кого из лаборатории, кого из библиотек, из музеев, перестающих существовать, – затея мне очень нравится. Вот Кострома: на фиг начальству над культурой фонд им. Дедкова! Ведь Игорь был, как некогда Белинский, фигурой ЦЕНТРАЛЬНОЙ, по слову Тургенева. На Дедкова оглядывались интеллигентный люди всей России. Недаром предлагали ему портфель министра культуры, дважды предлагали –
I twice presented him a Kingly Crown,
Which did he twice refused *
(Только тебе я пишу английские письма и сочиняю англ. стихи – как когда-то писал друзьям по ВИИЯку. Чудный язык! Мускулистый, гордый, счастливый… У нас заимствуют у него НЕ ТО, не малтают , как смешно какое-нибудь «сервисное обслуживание». НИЦЁ НЕ МАЛТАЮТ!)
Г. Жаль, что не удалось побыть подольше в Костроме. Говорят, престижный теперь город. Наплевать, что престижный, но «высочайшее» внимание к нему надо использовать. Город счастливее многих и в смысле истории и в смысле географии. И в смысле ИНТЕЛЛИГЕНТНОСТИ – какие имена! Островский, Флоренский: Розанов и Розов… И Некрасов тут зайчиков стрелял, но не тогда, когда они в половодье спасались на островках, это делал другой персонаж. И в смысле культурного и честного купечества, у которого поучиться… И благотворителей тут было немало…
Л. Подарю тебе книгу про Чижова.
Г. И еще подари про Ефима Честнякова. Философия МАЛЫХ ДЕЛ и философия ДЕТСКОЙ МУДРОСТИ – они рядом. Мы назвали наше движение «ОБРАЗ БУДУЩЕГО» – его рисует Честняков: тетерев-богатырь, исполинское яблоко, дети, дети, дети… Здоровые, круглые.
Л. У тебя в Ареопаге энтузиастов – Чулпан Хаматова, и мое имя рядом с ней. Одного этого мне хватает чтобы
Г. Задрав штаны, бежать за таким образом!
Л. В одном уже названии – художественный подход. Признаться, когда я сидел в аудитории и когда умные люди, твои, вероятно, бывшие собеседники, когда ты спать не давал нам заполночь, когда они говорили под плакатом облачной белизны, даже без облачных очертаний, моя злая память представляла сценку из «Сорочинской ярмарки». Собралась честная компания в хате у Черевика и в самый подходящий момент звякнули стекла и свиное рыло просунулось в окно и поводя очами как бы спрашивало: – А что вы тут делаете, добрые люди? Пытаюсь цитировать, но помню плохо.
Так вот, чтобы простыню ватмана, под которой начертано «ОБРАЗ БУДУЩЕГО», не прорвало свиное рыло…
Г. Вот для этого мы и собирались.
Л . Года бегут. ГРЯДУЩЕГО НЕ НАДО,
Прошедшее в душе пережжено…
Г. Но тайная жива еще отрада,
Что есть и мне прибежище одно…
Л. Все же есть прибежище. Ходасевич сам себе противоречит, как и полагается. Вот вышла книжка: несколько лет замечательная Ирина Тлиф копалась в архивах, тех, что уцелели после пожара 82 года, и выкопала любовно и осторожно, как археологи, родословие Розанова, НЕИЗВЕСТНОЕ ЕМУ САМОМУ. А это костромская провинция, уезды, села, где служили священники Елизаровы и Розановы. Потомки их узнали ГУЛАГ, церкви разрушены… Но вот село Матвеево – всем миром построена там деревянная церковь невдали от руин, и люди живы и бодры – те, кто жизнь кладет на святое дело… Твои персонажи, кстати. И вообще, АРМИЯ ТВОЯ СИЛЬНА И ВДОХНОВЕННА в отличие от наемников поневоле.
Г. А наемник бежит, потому что наемник.
Д. Это ли не прибежище? И с чувством радости и смысла… С ЧУВСТВОМ СМЫСЛА? Ну да, с этим ты едешь – обнародовать в селе Розановых книгу о них, и встречаешь… рабочих ангелов такого Дела – семейство Зерновых (потомки) и руку жмешь Александру Кольцову, на чьи деньги храм построен. И уезжаешь – этим смыслом переполненный.
Г. С вашим мэром я говорил о культурной инициативе «сверху», Ирина Владимировна готова нам помогать.
Л. На одном торжественном собрании она села за рояль, сыграла «Серенаду» Шуберта – я про себя напевал:
На призыв мой тайный и страстный…
Г. Ну вот и споетесь!
Л. Как знать. Предыдущее мэрство означило себя вырубкой деревьев на «Сковородке» – главной площади Костромы – нашей Этуали. Половину деревьев снесли, половину оставили. Наглядное пособие к истории болезни то ли КЛЕПТОКРАТИИ (продать пустое место лавочникам) то ли ИДИОТИЗМА.
Г. Каторжнику выбривали половину головы.
Л. Завтрашняя мода, сегодня мода на лысых. ОБРАЗ БУДУЩЕГО , надеюсь, сохранит шевелюру.
Была красавица – теперь уродка.
Что сделали с тобою. Сковородка!
… Столетний дуб по возрасту дитя:
С каким идиотическим стараньем
погублены деревья в детстве раннем…
Г. Опять детство! Какая-то война с ребенком! Коломенским дубам под 1000 лет, 900 уж наверняка
Л. Старше Костромы.
Г. Я рад, что был в Костроме. Сейчас еду в Чупеево, приезжай через неделю – договорим.
Л. Никогда не договорим. Приеду.
Примечания:
* Марк Антоний о цезаре: предлагали ему королевскую корону – от которой трижды он отказался (Шекспир)
20 ноября 5 г.
продолженье
Л. Давай о деле. В роскошном фойе Пединститута на Пироговке провинциалов в перерыве заседаний потчевали по-кремлевски. К месту был и Его Величество – портрет в рост, чуть подсвеченный, и снова Он, демократически сидящий в каком-то собрании – оба портрета в плексигласовых коробах.
Вверху был вид на небо в редких облачках, тоже в меру, по-осеннему, подсвеченных. (Я вспомнил «окно в небо» в Доме Цветаевой – почему-то именно его, хотя эти окна в крышах совсем не редкость. А потому, наверно, что Марина Ивановна со своей Алей могли бы умереть от истощенья, если бы не друзья… Так умерла Ира, младшая, в кунцевском приюте.) Кормили У ТЕБЯ прекрасно.
Пережевав отбивную, я спрашиваю: а ЧЕЧЕВИЧНАЯ ПОХЛЕБКА подавалась?
Г. Но не тебе.
Л. В проспекте вашей грандиозной затеи мне понятны слова об униженном положении интеллигенции, о философии малых дел . Не очень понятно, как из унижения выбираться.
Г. Для этого и собрались. Совокупная мысль что-то нам подскажет.
strong> Л. А может быть просто всё: скоро выборы, в зеркало и взглянуть страшно, надо задобрить вот такими движениями, такими пассами доверчивых русских интеллигентов, «опущенных» и обворованных?
Г. (читает на память стихи Чичибабина, где рефрен – давайте что-то делать…
Давайте делать то, что
Господь нам повелел,
Чтоб не было нам тошно
От наших подлых дел –
так стихи, ставшие песней, кончаются)
Л. Ну да, за тебя ответил Борис. Знаешь, в совокупную мысль я не верю, но рад буду умной подсказке. Несколько раз ты сказал: денег не ждите. Как переводчик я перевожу это след. образом: если ты интеллигент, найди опору, сочувствие и материальную поддержку какому-нибудь НЕОТРАЗИМО ДОБРОМУ И КРАСИВОМУ ДЕЛУ. Людей добрых столько же, сколько своекорыстных. И честь тебе, интеллигент, если культура того города, того посада, села явит собственное лицо. Вот конкретно: в красивом городе, в моей Костроме, где воздух пахнет хлебом и деревом, где на улицах РАЗЛИЧИМЫ ЛЮДИ – у каждого своя походка, осанка, лицо, стертые в столичных толпах, – лицо у культуры – чужое. По Боратынскому: ОБЩЕЕ ВЫРАЖЕНЬЕ этой личины, не лица, – выраженье пошлое и бесстыдное. СОВРЕМЕННОЕ, если эпитет занять у «Современников» Некрасова – воров, обжор и детоубийц – ТРИУМФАТОРОВ, как водится. На заголовки газет бросишь беглый взгляд – и уже тошно…
24 ноября 5 г.
Вчера по «Культуре» Ерофеев предложил своим собеседникам порассуждать о НЕНАВИСТИ. Порассуждали.
Будто никто не прочел – цитирую по памяти – «Да, я ненавижу царство … вельмож и дожей. Но еще больше я ненавижу тех, кто ненавидит (это царство) меньше, чем я – не всеми силами своего Я! Плюю в лицо ублюдкам, кои предпочтут этим моим словам все остальное, написанное мной!» – Поль Элюар.
Будто в школе не проходили Некрасова:
То сердце не научится любить,
Которое устало ненавидеть.
Будто эти умные люди (Аннинский, Кабаков, другие) живут ВООБЩЕ, не сегодня, живут, не при них совершился Беслан, действуют Басманные суды и за ширмой борьбы с мировым терроризмом продолжается вялый террор центра во всех его видах. Как будто сталинский террор растолкован, осознан и отвергнут народом. Будто сегодняшний патриарх возгласил анафему убийцам и преемникам их.
Зачем, господа, казаться самим себе лучше самих себя? Стало начальство молиться, и вы уж забыли того Христа, который выгонял торгующих из храма, а ныне выгнал бы этих фарисеев, спрятавших партбилеты в красном углу за иконами. Исповедуете вы не Христа – Христосика, белого и пушистого.
Ненависть – здоровое мускулистое чувство, обогащенное чувством презрения и гадливости. В жизни есть отвратительные вещи, – подлые вещи, достойные ТАКОГО ОТПОРА. Умирающий Пастернак уходил не изжив презренья к презренным вещам. Уходил НЕМИРНО. Свидетельство Евгения Борисовича.
Последнее время ношусь с именем, писаниями и какими-то делами Игоря Дедкова. Нужны его издания, его Фонд, его лицо, утраченное костромской культурой. Переживая СТЫД за косолапую политику СССР, переживая СКОРБЬ вместе со стариками, встречающими афганские гробы, Игорь впадает временами в праведную ненависть к убийцам: если, пишет он, мы достукаемся до мировой войны и земля станет дымящейся пустыней, то спасутся одни генералы, заготовившие себе убежища. И тогда, пишет этот гуманнейший человек, я хотел бы найти ложбину и залечь в нее с пулеметом, и когда выползали бы генералы, по одному, я косил бы этих выползков, каждого, пока не выкосил бы всех.
Думаю, Беслана Игорь бы не пережил, имея какой угодно запас здоровья.
Увы, господа, приходится дорожить этой печальной способностью – способностью ненавидеть и презирать презренное и ненавистное. Те же генеральские хари и бурдюки их тел, налитые водкой – посреди чеченского разбоя. О своей «любви» к их главнокомандующему я уже писал – она легла в стихи. Верный показатель истинности чувства. Стихи – это то, чего нельзя придумать и сочинить. Их можно только выдохнуть.
И как же не любить – уже без кавычек – как мне не любить Эльвиру Горюхину, Эличку, Элиньку, ангельской стопой отметившую свое пребывание там, господа, где вас не было!
Незримыми сделала их бестелесность,
Но шаг оставлял отпечаток стопы.
В голову приходит, в виски стучит юродивая мысль, предложенная Достоевским: НАДО ПОСТРАДАТЬ. И выгоняет из головы сегодня господствующие, доминирующие, исторически рефлекторные – не мысли, нет, но инстинкты выживания, преуспеяния и всю ту простоту биологического существования, когда главный мыслительный центр – брюхо. Поглядите, как обрюхатело население, исторически настрадавшееся, в окаянное время тюрем и войн… Твержу себе под нос толстовское: ТЕЛО – ПЕРВЫЙ УЧЕНИК ДУШИ и вижу как бездарен ученик и малообразован учитель.
Наголодались отцы и деды – нажремся же мы, ребята, пока… Дедушка в стихах Бунина спешит дожевать. Дожевать – и точка. Прямого дополнения нет и не надо. Дело в чистой старческой физиологии.
В чем же дело, если мир впал в патологию ненасытного потребления? Ответа нет – кроме, разве, этого заклинанья:
Остановите мир и дайте мне сойти!
Автор этих слов умирал в декабре 1994 года. Танки пошли на Грозный. Умер Чичибабин с проклятьем на устах:
ПРОКЛЯТЫЕ МОСКАЛИ!
25 ноября 5 г.
Проклятье старца в мировой литературе имеет силу сюжета, его заряд на все произведенье – и навылет:
Где ж задремлет, затихнет проклятье? АНАНКЕ (греч.) в нашем языке не прижилось. Не прижилась ЭЛЛЕФЕРИЯ – свобода.
Прижился ПРОТОКОЛ.
Но мы не договорили с Гордоном о многих вещах. И вот ведь какая штука: обговорить бы детали взаимодействия костромской интеллигенции, которую собрало имя Дедкова, – с центром, откуда идея консолидации исходит, – так нет! Говорим о Гамлете и Гамлете-Чацком, о Грибоедове, о Флоренском и его «Гамлете»…
Л. Тебе не кажется, что не хватает чего-то, когда актер произносит свой ТЕКСТ (противное слово!), а твоя память бежит впереди его речей и открытия как бы не происходит?
Г. Не кажется. Я обо всем забываю, я в действии. Я скорее НЕ СЛЫШУ слов.
Л. Так и у меня было, потом я испортился как зритель, но шевельнулось нечто АВТОРСКОЕ – ревность, что ли, к пресловутому «тексту». Заметь, эти ваши версии, римейки и чорт их знает, что – продукт ревности к первоистоку,
Пленной мысли раздраженье.
Доля, в общем, незавидная.
Г. Но на том свет стоит! Библейская сюжетика сквозь все времена, оперы, фильмы…
Л. Да, да, но вот смотри: у тебя монолог – Гамлета, Антония ли, Ричарда ли Третьего… Смотри как тешится автор, нравится сам себе, как выскакивают словечки-бесенята – откуда хотят…
Г. Как у Шекспира пляшет строчка!
При темном потрясенном зале —
как свищет слово-одиночка,
выделывая сальто мортале…
Л. (дочитывает свое стихотворенье, упирая в конце на
The rest is silence. Той немоты
не одолел и не пытался
и представляя анекдоты
не плакал впредь и не смеялся
Из того, что я написал, Г. знает наизусть лучшие строчки и стихи.
The rest is silence. Несколько переводов: «дальше тишина», «остальное – молчанье», «дальнейшее – молчанье» и др.– и все приблизительные.
Г. И что?
Л. Я назвал бы то, что мнится мне на эту тему, ИНКРУСТАЦИЕЙ. Я же пишу тебе иногда письма с инкрустацией. Открываешь классиков 19 века – там инкрустации: немецкий, французский, латынь… Возьми Герцена… А переводы… Старые мастера в чеканку вправляли благородный камень… Герцен: блеск не мешает глубине… Шекспир как бы поправляет природу: глубина, темная и глухая, тоже у него вроде играет, вроде блестит…
Г. Понимаю: надо инкрустировать благородным английским подлинника русский ТЕКСТ, все же зависимый от оригинала, все же тяготящийся этим.
Л. Английский – язык богов, и каких! Молодые, телесные боги Микеланджело…
Г. Ты просто влюблен в английский.
Л. А тебе его испортили американцы. 7 лет слышать исковерканный, опошленный язык – не богов – дельцов. Да, и в нем сила, энергия, но энергия неблагородная… То, что делают сегодня с русским языком его насильники, очень похоже на ту американизацию.
Г. Услужливые насильники .
Л. Но тоже ведь инкрустаторы…
С Гамлетом я к тебе приступаю не в первый раз. И ты знаешь, полукровка, почему я на твоего Гамлета надеюсь. Отдавал ли себе отчет в этом Высоцкий, тоже полукровка? Отдавал, но мстил тирану за 37 год вообще. Вряд ли – за судьбу уничтоженных евреев. Между тем, взгляд художника все же должен быть разделительным. На то и заповедан поэту ВЕЛИКИЙ РАССУДОК (слова Батюшкова) И состав преступления, влекущего за собой наказание, под взглядом художника должен быть четок и подробен.
Каждое личико ребенка в бесланской школе…
Но Призрак не явится Клавдию…
Г. За соучастие в преступлении у нас дают Героя России.
Л. … Свечу погаси, чтоб сияла звезда.
Умрешь ты НЕДАРОМ: умрешь со стыда.
Г. Нехудший вариант.
Л. Но ты понял, какой двойной потенциал будет питать ТВОЕГО Гамлета?
Г. И еще я понял, что с кровной местью тут НИЧЕГО ОБЩЕГО.