Стихи эти я дарил Олегу Васильевичу Волкову.
…работный люд,
мертвецы Голгофского рва.
Человеческие слова
не нужны.
Кто из нас без вины?…
Концовку приписал уже после. В голгофский ров помещалось 300 дубарей. /Смотри книгу Второвой-Яфы «Авгуровы острова»/
…в те ворота как в ад:
виноват… виноват…
Ржавчина эта — а тяжелая! — подарена, однако, Пушкину, автору, в общем, поэмы «Мертвые души».
ТУТ ОНИ ЖИВЫЕ — и во веки веков — аминь.
Господи, как одиноко…
Альбомчиками с рекламой НЕОПАСНОГО СЕКСА на центральной площади Костромы одетые в желтую форму недоросли одаривают честной народ. Это любопытно, это вам не Пушкин, это свобода.
Эллеферия! Пред тобой
Затмились прелести другие!
Но эти дети уже не прочтут «Легкого дыханья», «Солнечного удара», «Гранатового браслета», «Тристана и Изольды» и даже ни одного из «Дон Жуанов», и даже хроники дней Казановы. Сюжет исчез и осмеян. Осмеян и похоронен.
«Ненастный день потух» «О если правда, что в ночи…» И даже «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем».
Желтые ребята дарят кому надо и не надо презервативы. Владимир Владимирович, вы хлопочете о приросте населения в нашей вырождающейся стране. Как мне собрать мозги, чтобы понять и вас, и этих детей одновременно? О ЧЕМ ЖE ВЫ ХЛОПОЧЕТЕ, бай дэвл??
2-4-9 июня 2006 г
2-4 дни в Михайловском.
Описывать красоты Михайловского, Тригорского и особое состояние земли, небес, воздуха, звуков и человеческих чувств в стенах Святогорского монастыря нужды нет. Это наша Мекка.
Это ДОЛЖНЫ БЫТЬ, ВСЕ-ТАКИ, СВЯТЫНИ В ЛЮБОЙ ЗНАЧИТЕЛЬНОЙ СТРАНЕ — Стихи Смелякова с нажимом на ВСЕ-ТАКИ.
Нынче святыни получили некоторый добавочный ореол. Светлана Кекова — тихий праздник моего знакомства с нею — показала мне солнечный ореол на чуть задымленном облаками полуденном небе. Уж не та ли эта ОРЕОЛА?..
Но всё по порядку.
По телефону я спрашивал у Курбатова, кто наш генерал. Валя сказал, генералов не будет. Но генералом был Володя Костров, в аксельбантах и при орденах. Он открывал и закрывал поэтическую, МИЗЕРНУЮ, в общем , часть общего пушкинского праздника. Курбатов перечислил, представляя Кострова, его должности, ордена и премии. Так некогда Ираклий Андроников перечислял подвиги и награды Сергея Михалкова — с выраженьем, с наигранным подобострастьем, отчего М. рос в собственных глазах и уничтожался во мнении людей и без того не слишком почитавших придворного поэта.
По сравнению с мизером нашим очень внушительной выглядела ритуальная., невиданная дотоле, парадно-военная часть. 39 праздников обходились без нее, 40-й никак не мог ОБОЙТИТЬСЯ. Чтобы угодить ВВП, псковская администрация придумала некий балет на лужайке перед эстрадой: молодцы из охраны президента показали радостной публике цирковое умение владеть оружием, вертели и подбрасывали карабины с отомкнутыми штыками, синхронно, резко и бессмысленно делали как бы строевые движенья, выбрасывая ногу с оттянутым носком на высоту пояса и заставляли меня вздрагивать от страха за этих детей или за этих роботов. Сколько сил, времени и средств ушло на эту дрессировку, знает Бог. Его попущением творится это зло: ребята могли бы СЛУЖИТЬ, как некогда служили мы, как служил я, инвалид советской армии, белобилетник, презревший инвалидные льготы после всех госпиталей. А мы правда служили, строили — чего только мы не строили кроме генеральских дач — постигали военную науку — я пехотную и артиллерийскую, обмерзали, жарились-варились с полной выкладкой на жаре…
Полковник наш рожден был негодяем: калил на солнце наш взвод, откуда ВЫПАДАЛИ то один, то другой, то третий несчастный от теплового удара. А штыки мосинских винтовок отомкнуты, и, падая вперед, солдат мог принять штык в мягкое место под челюсть.
Два солдатика в киверах образца I9 века охраняли могилу Пушкина. День был прохладный. Непонятно отчего один из них потерял сознанье и повалился вбок, а карабин упал вперед. Слабовата, президент, твоя гвардия.
А ну как парень накололся бы на штык?
* * *
Когда-то я в рабочую тетрадку
переписал старинную загадку…
Как ты хорош, как ты родим,
как хорошо, что непереводим,
язык могучего Средневековья:
ЧТО ЗЛЕЙШЕ ЕСТЬ ХУЛЫ И БЛЯДОСЛОВЬЯ?
Отгадка мелкой буквицею: лесть.
И повторяю: злейше, злейше есть!
Конечно, эти парады во Святых Горах, эта музыка боевая, этот рискованный цирк — наверняка изобретение льстецов местного удела, наверняка это сюрприз президенту, такой глупости не ожидавшему. Лизнули…
Но казус очень уж вышел картинным и глубоко символичным. И, господа льстецы, настолько АНТИПУШКИНСКИМ, что вы заставляете меня переписать целиком адресованную потомкам и неусвоенную ими НРАВСТВЕННУЮ АКСИОМУ:
…у подножия теперь креста частнаго,
Как будто у крыльца правителя градскаго,
Мы зрим — поставлено на место жен святых
В ружье и кивере два грозных часовых.
К ЧЕМУ, СКАЖИТЕ МНЕ, ХРАНИТЕЛЬНАЯ СТРАЖА?
Или распятие казенная поклажа,
И вы боитеся воров или мышей? —
Иль мните важности придать царю царей?
Иль покровительством спасаете могучим
Владыку, тернием венчанного колючим,
Христа, предавшего послушно плоть свою
Бичам мучителей, гвоздям и копию?
Иль опасаетесь, чтоб чернь не оскорбила
Того, чья казнь весь род Адамов искупила,
Иль, чтоб не потеснить гуляющих господ,
Пускать не велено сюда простой народ?
/Как медленно и тяжело читаются строки… как отягощают пушкинское слово наработанные историей значенья… как уместен александрийский стих, способный эту тяжесть выносить… как грустно, что пропал он сегодня, разменянный на что попало…/
Нравственная же аксиома ныне требует доказательств — слыхано ли дело? Пастернак печалится: простые вещи все непонятнее — сложное понятно. Понятна «тройная бухгалтерия», тройное лукавство — непонятна и неприемлема простейшая правда поступка.
Так лучшим подвигам людское развращенье
Придумать силится дурное побужденье,
Так исключительно посредственность любя,
СПЕШИТ ВЫСОКОЕ ПРИНИЗИТЬ ДО СЕБЯ.
здесь вся суть постмодернизма с его римейками, ужимками и прыжками — суть паразитическая. Принижая — не возвысишься. Что местные бонзы Пушкина не читали, сомнения не вызывает. Но грустно, что мы со Светланой Кековой ни строки не могли вспомнить. Правда, волнение… Тесная толпа у могилы, штык мальчика, который сейчас упадет…
Некто пытался внушить нам, что стража у могилы — традиция. Вот случай бухгалтерии, двойной или тройной. Фальшь понятна и привычна. Караул у могилы Неизвестного Солдата — вещь естественная. Неестественно только и непростительно оставлять на полях боев неопознанных и непогребенных. Свинство это. Сугубое свинство в отказе искать и хоронить: это-де НЕЦЕЛЕСООБРАЗНО. И повернулся же язык… Вот наши депутаты.
*****
Выступая перед ОСТАТОЧНОЙ публикой, еще чего-то ждущей от поэтического слова, занявшей несколько рядов — кусочек огромного поля, некогда переполненного, эти строчки я напомнил и публике и нaм, грешным. Любоваться стройно зыблемым строем вчерашних победителей Наполеона Пушкин мог с безоблачным чувством. Теперь приглашают нас любоваться блеском оружия и выправки, вполне бесславных и просто опозоренных в ДЕТОУБИЙСТВЕННЫХ ВОЙНАХ.
Я приобрел психологию и рефлексы солдатских матерей /Некрасов / — этого мне хватит до конца дней.
Гарант гарантировал сотни смертей…
/Легкомысленное, небрежное в мыслях время: пишу в журнале, в двух книгах:
Вой чеченского волка ямбом переведу —
и что? Кинулся кто-нибудь ко мне: ПЕРЕВЕДИ! Не кинулся. Упадок сил, упадок чувств./
………………………
С удовольствием говорил с Гандлевским. Ни я ни он на заикнулся о том эпизоде с Евтушенкой, описанном в «Трепанации черепа». Мне и не хочется узнавать, КТО именно выламывал Жене руку, протянутуюплемени младому. Сильно тогда они меня отвратили, но ответной злобы на это зверство не вызвало. Женя кричал ФАШИСТЫ! — и был прав. Кричал ВАМ НИКОГДА НЕ ПИСАТЬ ХОРОШИХСТИХОВ — и трижды был прав. Гандлевский умница… Нет, не он руку выламывал… Оставь герою душу.
/Говорил по телефону с Альбиной, стерегущей дачу Евт. Умная и добрая, все поняла. Женя спасал Шуру Цыбулевского, спасал мою Лесю от долговой ямы, спасали вместе, и многонас было, дачуПастернака. Много — кроме Вознесенского… Не он ли теперь раздает пастернаковские премии? А меня зарубил — не он ли? Считайте последний вопрос лишним. Есть, слава богу, такие люди как Стасик Лесневский, какпокойный Барлас, в Костроме сегодня таких несколько. Кто сейчас Женя Сидоров? Это он открывал в мае 96 наш Музей. Хороший был критик. Когда садился в кресло министра, я ему напомнил Жореса: лучше говорить правду, чем быть министром. Ну — это кому как. Всем нам вместе нельзя допустить РАЗОРЕНИЯ Музея, какой бы «оптимизацией» нас ни морочили/.
13 ИЮНЯ 2006
Хорош был в нашей компании Чупринин. Он умноговорит и умно молчит. Костров был точно генерал — говорил ЧТО НАДО и на высоком уровне. Меня только не покидает зловредная память: когда Володя был парторгом поэтов, был он вынужден выполнить распоряжение вышестоящего парторга — всыпать мне за то, что я перекрестил на вечный путь бедного Сашу Тихомирова. Панихида была в Малом зале ЦДЛ, у гроба постояли ПЕРВЫЕ ЛИЦА СПСССР — печальные и ни хрена не знающие — КОГО, собственно провожают. Постоял Вознесенский. «Повсюду мелькал дьячковский профиль В-го» — пишет Митя Голубков о похоронах Пастернака.
Было это году в 80, смерть Саши — огромная утрата. О нем надо писать отдельно. Нашу жизнь он украшал… Так вот, коммунисты крестились тайно или не умели вовсе креститься. Ныне же они составляют нидерландский пейзаж: дружно машут крыльями ветряные мельницы этой низменной ветреной страны. Крестятся поголовно и синхронно.
Ах, не один Костров на меня цыкал!
Оказывается и Ян, когда я строил часовню на погосте Пелус-озера, что-то такое керкал: Леонович строит памятник себе…
Это удружил нам Гарик Гордон, выведший меня и Лесю на чистую воду. Та- вообще б…ь.
За месть врагов и клевету друзей…
Ах, Гарик, ты ведь художник, без дураков… Мы друзья, давно, но еще давней мы друзья, с покойным Гольцманом. Что ж ты влез в нашу с ним дружбу, омраченную года на два АБСОЛЮТНЫМ НЕГОДЯЕМ Снеговым? И в нашу с Лесей ЛЫБОВЬ? Только я могу говорить о ней страшные слова — и никто другой. И то не знаю, насколько я прав в своих подозрениях, в своей ревности и малодушии в конечном счете.
Женщина не виновата и не надо ей закона. Другой АБСОЛЮТНЫЙ НЕГОДЯЙ влезал подо все одеяла — третьим нелишним… Даже четвертым! Ты знаешь, я о ком.
…Лучше всех в Михайловском была Светлана Кекова. Завидую студентам, которым она читает 19 век, а может, и 20-й. Не сомневаюсь, что врожденным ей благородством одарены и те, про кого она рассказывает. Уже говорил: тихое ликованье от тех нескольких часов, нескольких фраз, от нее услышанных. Наконец-то познакомились и, кажется, подружились с Толей Кобебенковым. Когда дело шло к нашей костромской 8-полоске «СП-культура», культурному приложению к Сев. правде, я принес похвастаться кобенковсной «Зеленой лампой» начальнице Департамента культуры. 24 полосы, в цвете, умные и талантливые публикации — все то, ЧЕГО НЕ НАДО было костромскому депкульту тогда, 6 лет назад, не надо и теперь.
Когда понадобится?
С Тимуром Кибировым — ничего.
Станислав Золотцев был на месте, крепкий мужик, громогласный классик поэзии Псковской. Нас связывала общая память о гениальном Володе Трофименке. «В Иркутске два гения — Трофименко и Вампилов» — так говорил общий наш ДЯДЬКА и заботник Борис Костюковский.
С Курбатовым какая-то сложность. Нелегко быть между поэтами и местным начальством, на что и сам он жаловался. Вышло так, что из Костромы ехал я, чтобы прочесть одно стихотворенье перед остаточной аудиторией… На поле стояли обжорные палатки, торговые прилавки, на травке кайфовали за пивом и водкой, поднимался дымок от жаровен, доносило запах шашлыка. Причем тут Пушкин?
Очень хороши были с Олегом Хлебниковым — до сердечных тайн Но ни слова о Лесе — они коротко знают друг друга — она, Олег, его Анна.
Курбатову — именно ему, именно «в хорошие руки» передал я кусочек ржавчины от Святых ворот Соловецкого кремля. Когда сквозь них проходил этап, в холодную пору он оставлял по себе меховой куржак. Или росу от дыхания этих сотен несчастных. Так нарастала ржавь на полотне ворот. Вот они — на душе душа, вот и все, что нам надышал и коростой оставил тут соловецкий работный люд.