1 октября 5 г.

В церковь хожу м.б. раз в год.
ГосподипомилуйГосподипомилуйГосподипомилуйГосподипомилуй – этого никогда не понимал. Сегодня подумал: мудрость в обессмысливании слов, Имени – так просторнее чувству. Оно то слезы, то смех, то немота, то бормотанье в ритм = поэзия.
Леся. ЛесинькаЛесинькаЛесинькаЛесинька… Когда идет сплошь, легко умереть при полной уже бессмысленности заклинанья. Так я успевал ЗАМЕТИТЬ слушая Бетховена, в юности, что преграды к смерти уже нет.
Рассудка хватало на это ЗАМЕТИТЬ – какая малость!
Вчера – день рожденья старшего сына. Как много меня – в тебе! Родиться тебе предстоит еще раз и благословить родителей, которые хотeли дать жизнь тебе и дaли ее вопреки всем обстоятельствам. (Эти ударения называются ударениями Флоренского, еще и музыканта.) Обнимаю тебя крепко, поклонись маме. А сегодня Иринин день, да еще и рожденье. Поздравляю тебя. А меня надо поздравить – с тобой, но кто догадается?
И 5 октября поздравляет Кострома Эмиля Очагови-ю. Звонил он трижды, одинаково – склероз? – нет, сношу за избыток чувств. Не скажу, что у нас дружба, но уж точно – любовь.

6-го день рожденья Раисы, поеду в Москву.

… А меня накажи, коль сочтешь за грех,
что любви хватило на всех.

Но очень разной. Вот и не хожу в церковь: не вижу греха в том, в чем полагает его «подавляющее большинство». Где о. Александр Мень? Не с кем поговорить.
С утра звонил Казиник. Для костромской администрации, «культурной», он террорист. И заложников у него все больше. И начальство гнушается переговоров с ним. И столь же душевно ничтожно, как наш президент в разговоре с матерями Беслана. Даже тень покаянья, даже то ЗАИКАНЬЕ Ельцина теперь нам памятно и любезно. При этом и ляпы его, грандиозные, и воровство, гомерическое, все как-то по-другому, по-русски окрашено. Уж воровать так воровать! Гулять – так гулять…
А этот… Какая-то немецкая, железная выдержка! Беда – что тогда с «Курском», что в Беслане – беда! – и туда надо БРОСИТЬСЯ!… Ишь, генералы не поймут… Европа поймет не так… А как народ поймет – подумал? Элементарных деталей, всем в Беслане, а значит и повсюду известных, целый год не знал? НЕ ХОТЕЛ ЗНАТЬ.
Матери настаивают и сто раз повторяют: преступников надо наказать. Удивляет и как-то обнадеживает именно эта настойчивость: ГОРЕ не отменило остальных чувств и соображений. И на первое место среди них выставило эту гражданскую строгость. Виновный подлежит наказанью, а не повышению в чине, как это уже происходит. Уже – наградили и повысили. Матери в черном – ныне катализатор ВОЗДУШНЫХ СГУЩЕНИЙ. Сгущается недовольство правящей камарильей и там и сям. Пенсионеры, студенты, журналисты, тюремники и лагерники, элитная наука – всяк на свой лад поднимает голову. По телефону – Стокгольм слышен великолепно – я, было, стал держать речь об этом, но осекся: когда-то

у меня заболел телефон
воспалением СРЕДНЕГО УХА —

не заболеть бы ему и сейчас. Посмеялись. К. хочет приехать раньше апреля, корил меня, что не пришел на последнее ПРЕДСТАВЛЕНЬЕ, наиболее рискованное. Не сомневаюсь, что средние уши там были, что воспалились, что оргвыводы последуют.

2 октября 5 г.

.. Русские бы матери отступились, выплакали бы оставшуюся жизнь, отругались, кто-то бы запил, а кто и повесился. Кровная месть – достояние Кавказа. Месть, возмездие – это не наше. Хорошо или плохо? Этого не решить.
Господи, НЕ ПРОСТИ меня – это не наше, это злая память собственной жизни. Звучит диковато. В народе, во всей его пестроте, должно уживаться и это и то. А «злой чечен», по мне, совсем даже неплохо. КТО его разозлил? Перечитаем «Хаджи Мурата», «Рубку леса» – про ЗЛЫХ курносых оккупантов, разоряющих сакли, не жалеющих ни детей, ни стариков, не умеющих воевать, но умеющих врать о своих победах.
Сталинские преступления на Кавказе чудовищны. Сжигание заживо, изобретение мясорубки, размалывающей живых людей.
Где покаяние в ГЕНОЦИДАХ? Спросить бы патриарха из гэбистов, благословлявшего русские танки и огнеметы. Ездили по воинским частям вместе с Пашкой Грачевым, и кропил Алешка святой водой эту мерзость.
Загадку про Пашку с Алешкой задавал я залу со сцены ЦДЛ – кто такие? Зал мертво замолк, потом был одинокий свист. Потом вечер продолжился как ни в чем не бывало.
Но я-то знаю, кто эту простоту понял совершенно и потянулся в гробу всеми косточками – ах, если бы ему встать! Ну? Кто? Василий Васильевич Розанов, аминь.
Здесь уместно еще раз заметить: полуимя – не оскорбленье, но констатация. Полуимя – оскорбление САМОГО СЕБЯ САМИМ СОБОЙ. Бунин констатирует: Алешка Толстой, торгующий своим талантом. Даже выгодно торговал. Кому придет в голову определить Бунина как Ивашку? Или Чехова как Антошку? Прекрасно, что Иван Алексеевич – даже Иоанн, даже из уст собственной жены. Не всякое время пригодно для полного имени, замечает Флоренский. Наше воровское полных имен не выдерживает. Утрачен и языковой обиход, резко отличающий Михаила от Мишки и т.д. Дедков пишет о великом писателе земли костромской: Мишка получил новую квартиру, из старой вывинтил краны, оторвал то, что отрывалось. О нем была статья, после которой надо или стреляться или вызывать на дуэль автора-клеветника. Но клеветы не было в фельетоне о мошеннике, была правда. М.Базанков как был секретарем писательской организации, так им и остался. Такова цена ГЛАСНОСТИ – алюминиевая копейка.

3 октября 5 г.

Три берендеевских пруда: два верхних одного уровня, один нижний. Водослив между ними не продуман, то есть рассчитан на других пользователей, в другом городе и в другой стране. Воду принимают две трубы, мальчишки периодически затыкают их, вода поднимается и топит низкие места берега. Долговременных луж не выдерживают сосны парка – болеют и умирают. Засорить трубу просто: запихать березовый стволик комлем вниз, и ветви уловят все, что плавает поверху или гниет по берегам. Пробравшись по коллектору под дамбой, увидите два колена этих труб, откуда должна бить вода, а сейчас она едва сочится. И никак не вытащить прямую жердь, не протащить сквозь колено. Надо отпиливать по чурочке, пропихивать пробку вниз.
Если б не одышка…
В прошлом году с одним хорошим человеком чистили берега верхнего пруда. Вода Ребровки, хоть ключ совсем недалеко, в пруд поступает по захламленному руслу, тут и очистная башенка на берегу – стоит для приличия. В результате прибрежный ШЛАМ тебе по колено – вязкий и черный. Вода слизистая. Благородные порывы – очистная башенка, берендеевские островерхие избушки там и сям, ВДНХ рядом с ипподромом – иссякли, все в запустении кроме новорусских саун под красным фонарем. Хлам по берегам прудов долгогниющий или не гниющий вечно. Цивилизация не позаботилась о культуре.
Что делать?
Розанов: – Кaк что делать? Собирать сор и мусор, извлечь деревяги из труб, пригнать «Ивановца» и пусть накроет бетонной панелью устья труб, чтоб эти мальчишки и т.д. Зазора меж панелью и стаканом воде хватит . Над самым ключом, над истоком речки – подобье часовни. Чуть ниже – построечка, там полощут белье. Очень хорошо. Но уже между часовней и портомойней – пластиковые бутылки – и все остальное, к чему человек сам себя приучает. Родившись на помойке, родимого хлама не замечаешь. Где та школа, ее начальные классы, которых умный учитель вывел с заданием УМЫТЬ ВОДУ и прибрать берега?
Когда в Союзе писателей работала Природоохранная комиссия, можно было утверждать, что «ОХ-ПРИРОДА» и «ОХ-ПАМЯТНИКИ» оправдывают существование Союза. Не раз приходил к нам Фатей Яковлевич Шипунов, ученик Вернадского, знаток нашей Волги. Знал ее, как в свое время знал Байкал М.М.Кожов. Последние, затухающие разговоры о состоянии великой реки довелось мне слышать в городе Мышкине. Мышкинские чтения, кажется, прекратились: медных копеек на них у казны нет. Нет Шипунова, нет Залыгина, нет Яншина… Нет «ОХ-КОМИССИЙ», нет чтений – нет проблемы? Она, проблема, НАКАПЛИВАЕТСЯ, как шлам на дне Волги. Благо, он прикрыт водой, которую пить давно уже нельзя. Тысячи, миллионы Ребровок и Черных речек несут свою слизь в Волгу. Костромская Черная, быть может, самая черная из этих сточных канав. Таковая нынче и древняя Сула, чей зловонный сток рядом с гуманитарным университетом… Отчего же подъемлется Каспий? Поднимется – опадет… Думаю – от гнева.

5 октября 5 г.

На дамбе посередине прудов урок физкультуры, класс 7-й. Две УЧИЛКИ – именно так. Прошу дать мне полминуты:
— Кто смелый и кому жалко подтопленных деревьев? Надо спуститься в коллектор и выпилить деревяги.
— Это не наше дело, – говорят обе УЧИЛКИ сразу. – У нас урок, у нас дети, пусть сами взрослые…
— Они уже не дети, они уже сами способны детей делать. А тут ясное ДОБРОЕ ДЕЛО…
Один мальчишка встрепенулся: а когда прийти? Но его заглушили. Но может прийти, так ведь все просто.
И вот – наши педагоги, …….. нрзб. И вот – наши библиотекарши, которые списывают в печку неведомых им прекрасных русских поэтов. Так что, братья и сестры, обернемся на себя прежде чем ругать начальство, которое по определению такое-сякое. Что ж. БЕРЕНДЕЕВКА ПОЙДЕТ С МОЛОТКА. Богатый волжский город Кострома не может содержать охрану и дворника. Самый добрый в мире царь Борендей не будет занимать воображение ни детей ни взрослых. Вместе с Лелями и Снегурочками сгребут всю эту сказку, всю эту поэзию в мусорные отвалы. Богатый москвич купит лесной массив удивительной красоты и по частям перепродаст участки. Будут коттеджи, будет ОБЩИЙ Бетонный забор с телеглазами по углам, с волкодавами и стрелками. Внутри будет рай, как поёт Высоцкий, при дверях прохаживаться будет апостол Петр с ключами и автоматом. Естественно, в камуфляже. Костромичи –

и огромный этап, тысяч пять, на коленях сидел –

костромичи проглотят очередную аферу своих управителей, а те положат денежки на свои счета. Берендеевка пахнет большими миллионами – неужто все пропустить мимо кармана? В книге «ЗА ЧТО?», почти не востребованной той публикой, из которой формируются этапы, есть стихи колымчанки Елены Владимировой. Вот несколько строф.

Мы шли этапом. И не раз,
колонне крикнув «Стой!» –
садиться наземь, в снег и грязь
приказывал конвой.
И равнодушны и немы
как бессловесный скот,
на корточках сидели мы
до окрика: «Вперед!»
Но раз случился среди нас,
пригнувшихся опять,
ОДИН, кто выслушал приказ
и продолжал стоять.
Минуя нижние ряды,
конвойный взял прицел.
«Садись!» – он крикнул.
– «Слышишь, ты? –
Садись!» – Но тот не сел.
Так было тихо, что слыхать
могли мы сердца ход.
И вдруг конвойный крикнул: «Встать!
Колонна! Марш вперед!»
И мы опять месили грязь,
неведомо куда.
Кто – с облегчением смеясь,
кто – бледный от стыда….

Помыкали народом в те годы – помыкают сейчас. Лариса Сбитнева, редактор «Костромских ведомостей», объясняла механику отчуждения лесопарка от костромичей в пользу черт знает кого, но все по закону, и не пикни. Говорю ей:
— ударь кулаком по столу! –
смеется. Понимаю: служащие люди вписаны в механизм той рутины, что зовется поступательным движением, объективными обстоятельствами, переходным периодом и т. п. А мне приходится быть АУТЛО, Out Law . Где? На бумаге? Когда? На восьмом десятке?
Эти дни (и ночи иногда) возился с тем стихотвореньем:

Гарант гарантировал триста смертей
бесланских отцов, матерей и детей.
Для точности: триста и тридцать одна
в жестокую летопись занесена.
Пиши, летописец, покуда не сшиб
тебя заказной бронированный джип.
Он черный с отливом как лунная ночь –
и ты от такого финала не прочь.
Везет нам и в жизни и в смерти порой:
ты будешь в веках 332-й.
Дерзай же, надейся: Господь справедлив.
Недаром у ночи лиловый отлив.
Свечу погаси, чтоб сияла звезда.
Умрешь ты недаром: умрешь от СТЫДА.