Андрей Анохин, Ирина Тлиф
Указом императора Павла I 12 декабря 1796 года костромская сторона очертилась новыми, теперь уже губернскими границами, заключив в себе обширное пространство в 73809,1 кв. верст (84142 кв. км). В связи с этим обстоятельством Почтовая контора унаследовала в подчинение почтовые учреждения присоединенных земель. К своей вывеске контора прибавила название «губернская».
В механизме почтовых отношений земли костромской ничего существенного не произошло: действовала прежняя торговая, контрактная система, пришедшая на смену ямской. Однако ямской лексикон еще долго продолжал жить в людских и почтово-дорожных отношениях, документах Костромской губернии XIX века.
Торговая система по отдаче станций в содержание частным лицам заключалась в организации торгов, в которых могли участвовать все желающие. На торгах станции отдавались в подряд тем лицам, «…которые соглашались взять за каждую лошадь меньшую сравнительно с другими торговавшимися годовую плату сверх установленных прогонных денег за возку почт, эстафет и проезжающих».1
Участвовать в торгах тогда могли только состоятельные лица, поскольку по правилам взятый подряд должен был обеспечиваться залогом в виде одной трети «той годовой платы, за которую станции сдавались на торгах». В качестве залогов почтсодержатели Костромской губернии, представляли обыкновенно: «собственных своих крестьян», «собственную землю» или недвижимость — «усадебный дом со службами». Из контрактов того времени видно, что содержателями почт в нашем крае были люди, имеющие сильное имущественное положение: помещики, купцы, дворяне, состоящие на военной службе и в отставке.
Почтовая карта Костромской губернии имела в 1800 году следующий вид. В подчинении губернской Почтовой конторы находилось 11 уездных почтовых станций.*(* Буйская станция получила статус «уездной» в 1802 г.) Им подчинялись почтовые станции в уездах: в Костромском — 8, в Нерехтском — 3, в Галичском — 3, в Кинешемском — 3, в Ветлужском — 4, в Макарьевском — 4, в Солигаличском — 3, в Чухломском — 2, в Кологривском — 9, в Варнавинском — 5, в Юрьевецком уезде станций устроено не было.2
Чтобы получить некоторые впечатления о том, насколько жизнедеятелен был почтовый организм губернии начала XIX века, посмотрим на него глазами ревизора Московского почтамта, губернского секретаря Шешадамова.
Ревизией 1809 года он, офицер осмотра почтовых станов, сообщал, что «…имел обязанность видеть исправность дорог, мостов и переправ», но вследствие зимней поры был лишен такой возможности. По сему случаю он получил интересующие его сведения от «чиновников, управляющих почтовыми местами, равно почтальонов и почтарей, состоящих на трактах», которые не скрывая положения свидетельствовали, что «…по почтовым дорогам в некоторых местах есть такие мосты, кои уже по ветхости к проезду неудобны, а равно и дороги в иных местах нужно поправить».3
Далее он сообщает сведения из жизни станов и станционных перегонов: «…на всех почти станах ямщики с лошадьми и повосками найдены в совершенной исправности, и более назначенного числа лошадей стоят по разным дворам, а особливо на таких станах, где теми же семьями почтовая гоньба отправляется, что почтам, эстафетам, а так же проезжающим по делам службы де/хает медленность, но более тогда, как исправляется почтовая гоньба сторонними крестьянами, кои, отлучась со станций в свои селения, не оставляют даже и очередного ямщика, не имея по ненахождению на малых трактах станционных от последних подрядчиков и старост ближайшего и строгого надзора».4
Далее следует «Записка», рисующая положение почтовых мест и порядков в них существующих. «Записка* (*Здесь и далее орфография и пунктуация подлинника сохранены.)найденным неисправностям при осмотре почтовых станов в Костромской губернии…
В городе Кадые — две зимние повоски ветхи и одна лошадь к гоньбе неспособна, а равно при экспедиции не стоит ни одной пары, находятся же по разным дворам у мещан.
При речке Мостовой — вместо пяти пар стоит по две и редко по три пары на стану. Ямщики, крестьяне Алексей и Иван Быковы, всегда проживают с лошадьми в селении от станции верст за 12. Часто не только проезжающим, но почтам и эстафетам за отлучкою их бывают остановки. В первый проезд мой найден один незаписаной ямщик, их брат, а в обратной ни одного ямщика, ни лошади, хотя и послан был в селение нарочной, но они не явились, почему и должен был ожидать прибытия других ямщиков более 7-ми часов. Станция же сия состоит на лесу из одного только ветхагоямскаго двора, где никакой проезжающий не может получить пособия (помощи.- авт.).
В Куекше и Калиновце — сии станции, стоят так же на лесу, который имеет расстояния верст на 60-и и на коем нет никаких селений. Поставлено же на станции по две пары лошадей, где кроме почт и эстафет, проезжающих так же и по делам службы бывает довольно. По довольному проезду (частому, большому.- авт.) так же бывает и почте остановка, тем более что по нахождению никаких здесь селений и пособия в лошадях получить не от кого, сверх всего и почтовые домики весьма ветхи.
В Ветлуге — вместо шести лошадей и трех ямщиков, состоит по одной паре, а редко по тройке, и то не при экспедиции, а на особом дворе в отдаленности.
В Солигаличе — нет ни одной зимней повоски, одна лошадь изнурена и вместо больного ямщика другого не выставлено.
На Кокорюковской — двух пар так же недостаточно, потому что приезжают на станцию с трех трактов, и где разгон довольно не мал.
На Березовской — одна лошадь весьма изнурена, и вместо записных ямщиков отправляют почтовую гоньбу престарелые крестьяне, потому что подрядчик сей станции, крестьянин Петров, отлучает ямщиков на господские работы.
На Никольской — ямщики часто отлучаются со станции в селение …верст за 7-мь.
На Клеванцовской— почтовые лошади стоят на господском дворе у почтсодержателя, коим еще ямской двор не отстроен.
В Плесе — нет ямщика и лошади.»5
Заключая ревизорский труд, господин Шешадамов в лаконичной форме обобщает впечатления от увиденного и предлагает свои пожелания для исправления положения дел:
«Непременно нужно, чтоб в городах при экспедициях стояли если не все лошади по тесноте дворов, то хотя бы по две пары лошадей. На многих станциях нет отведенных или нанятых, кем должно, ямских дворов для приезда почт и проезжающих, но должны, разъезжая по деревне, приставать в те домы, коих хозяева или ямщики должны вести далее, что особливо в ночное время, делает медлительность…
По всем почтовым дорогам нет вех, кои по настоящему зимнему времени, а особливо в ночное и ненастливое время весьма необходимы, отчего сбившись с дороги, целую ночь случается ездить 20-тиверстное расстояние до станции, что весьма дольше почтам и эстафетам, а равно и проезжающим, делает остановку, особливо же там, где проводников нет, коим, однако ж чрез сие делается излишнее отягощение.
Нет ни на одном стану ни у старост, ни у ямщиков и подрядчиков копий с контрактов и поимянных ямщикам списков, без чего нельзя узнать, которыяимянно настоящие ямщики, ибо все старостами и подрядчиками представляются ямщики узаконенных лет и здоровые, между тем, как я находил, записных ямщиков престарелых и к исправлению почтовой повинности не способных, да и одобрений (документов, разрешений.- авт.) ни от волости, ни от судов (земских.- авт.) или копий с оных так же не находится.
Нужно, чтоб на каждом ямском стану был староста, который бы имея за ямщиками, обязан за отлучку и неисправность их так же ответить, ибо на малых трактах станционных смотрителей неположено».6
В общем механизм почтовых артерий Костромской губернии со своим делом справлялся, имея, разумеется, в себе и слабости. К последним относились: всеобщая русская беда — дороги, «малость», «ветхость» и непригодные к делу станционные помещения или отсутствие их, а главное — личное отношение подрядчиков, обслуживающих почтовые дороги губернии, не имеющих большой заинтересованности в своих предприятиях.
Торговая контрактная система с ее особенностями: медлительностью, сбоями в перевозках и нареканиями со стороны проезжающих, действовала повсеместно в Российской Империи. И повсеместно почтсодержатели не желали обустраивать станции и вкладывать в дело средства, поскольку срок контрактов определялся тремя годами, а по истечении его подрядчик не имел никакой уверенности в том, что сможет продолжать начатое дело. На торгах подряд мог перейти в другие руки. И еще: подрядчик был не защищен от неурожаев и падежа лошадей. Рисковать почтсодержатели, разумеется, не хотели.7
Со стороны правительства предпринимались попытки к исправлению и оздоровлению действующей системы. Поэтому не случайно 25 октября 1831 года император Николай I утвердил положение о введении в России вольных почт.
По сему, костромской гражданин губернатор С.С.Ланской направил «градским и земским полициям предписание: «если кто изъявит желание на содержание вольных почт, то объявить таковым, дабы они о сем обращались с просьбами в ближайшие Уездные Почтовые конторы, от тех станций, кои они принять в содержание пожелают».8 Желающие нашлись скоро. Что привлекло к тому людей?
А дело, действительно, представлялось весьма заманчивым промыслом, потому как не требовало «ни особенных пожертвований и капиталов, ни дальней отлучки крестьян от их хозяйств». Кроме того, не было сословных ограничений: содержать вольные почты мог кто угодно, лишь бы представил свидетельство о благонадежности. Почтсодержателям не нужно было вносить залог, и успех всего предприятия определялся деловитостью подрядчика и умением организовать дело. Число комплектов лошадей, повозок и прочего инвентаря никак не оговаривалось. Все, что требовалось от содержателя вольных почт — это правильная, бесперебойная почтовая гоньба и исполнение действующих почтовых правил. В силу перечисленных условий в почтовый промысел Костромской губернии прочно вошел малоимущий, но сметливый и талантливый от природы крестьянский люд.
Из чего же складывался доход новых почтовых учреждений? Главный источник — обыкновенные прогоны (плата за одну версту с лошади.- авт.), второе — разрешалось возить проезжающих без подорожных по добровольному соглашению, и взимать сверх того с частных проезжающих «за подмазку карет по 40, а с кибиток и телег по 20 коп. и на водку возчикам по 20 коп.» (Сало и деготь, употребляемые в подмазку, проезжающие предоставляли свои).9 Срок содержания станций был продлен для содержателей вольных почт до «2, 3, и 4 трехлетий». Позднее содержатели вольных почт за возку почт и эстафет имели приплату от уездных почтовых контор.10
С этого времени стали действовать две независимые друг от друга конкурирующие системы — казенная торговая и вольная. На трактах появились строения вольных почтовых станций. Их разрешалось устраивать в собственных или наемных домах, лишь бы они удовлетворяли почтовым требованиям. Заметим, что станционные дома на трактах губернии, как казенные, так и вольные, были весьма неплохи и оставляли у проезжающих хорошее впечатление.
А.Н.Островский в мае 1848 года на пути из Костромы в Щелыково записал в «Дневнике»: «Мы ехали на переменных и потому останавливались переменять лошадей на вольной станции между казенными Караб<аново> и Княз<ево> в которых отличные постоялые дворы».11
Для облегчения строительства почтовых домов (станций) разного положения при дорогах (трактов столичных, губернских, уездных, сельских) правительством и на местах разрабатывались «образцовые» или типовые проекты почтовых зданий.
Ниже публикуется «План и фасад почтовому дому, состоящему Кинешемского уезда в селении Клеванцове». Он выполнен в 1832 году, в основе которого использован «образцовый» проект. Станция находилась почти в 100 верстах от Костромы, между Судиславлем и Кадыем, на Вятском почтовом тракте. В мае 1837 года цесаревич Александр Николаевич, совершая путешествие в Вятку, проездом из Костромы «изволил прибыть на Клеванцовскую станцию, где удостоил принять завтрак, приготовленный госпожою Грек (из дворян, коллежская ассесорша Марья Грек. — авт.)».12
Впечатлений от посещения станции цесаревич не оставил. Похвалу дорогам и почтовым строениям получили костромичи, раньше и от другой высочайшей особы. Николай I, проезжая из Костромы по Нижегородскому тракту через Кинешму и Юрьевец в Нижний Новгород в октябре 1834 года, почтовое устройство тракта отметил. Когда государь прибыл в столицу, то министр внутренних дел, сообщил в Кострому: «Государь император в высочайшем путешествии по Костромской губернии и пребывании в Костроме, изволил найти следующее: «Дороги по губернии в самом прелестном виде и исправности, и после Московского шоссе, первые в России …почтовые дома каменные и содержатся прекрасно».13
Разумеется, приятно было получить лестный высочайший отзыв, однако ж истинное дорожное положение губернии было иным. Здесь более подходили гениальные пушкинские строки: «Теперь у нас дороги плохи, Мосты забытые гниют». О тягостном, неблагополучном состоянии губернских дорог деловито и живописно говорит следующий фрагмент: «Сухопутные пути сообщения не соответствуют важности губернии, в промышленном и мануфактурном отношении здесь почти нет путей вполне и всегда удобных для проезда. Причина эта заключается отчасти в дурной и неудобной починке дорог натуральною повинностью, но главное зависит от самого характера местности и фунта земли в губернии, дороги проходят или по сыпучему песку или по глинистому грунту и в дождливое время становятся вязкими, кроме того дороги почти по всем направлениям перерезываются множеством рек, речек и ручейков, широко разливающихся в весеннее время и потому сносящих мосты и образующих на дорогах рытвины и овалы. С начала таяния снегов езда по всей губернии, недели на три, почти совсем прекращается, или по крайней мере, становится опасною. Когда же снег сойдет, реки разольются, то надобно ждать, пока не устроятся и не починятся мосты на ручьях и реках, снесенные водополью и не сравняют рытвины.
Шоссейных дорог в губернии нет, почтовые же на протяжении 1636 верст вообще не в удовлетворительном состоянии».14
Так что для исправления доброй почтовой гоньбы дороги были хороши только в по-настоящему устоявшуюся снежную, морозную зиму.
В 1850-х годах правительство, видя невысокую отдачу от деятельности почтсодержателсй, предпринимает очередную попытку реформировать систему почтовых перевозок. Назначается т.н. «оценочная» система. Суть ее заключается в том, что «правительство само назначало плату за содержание почтовых станций по предварительным оценкам доходности и само избирало благонадежных почтсодержателей».15 Весь «подряд», отдаваемый сначала на 6 лет, а затем на 12 был «оценен». В оценку включалось все: приход и расход по станциям, учитывалось число старост, почтарей, ямщиков, количество комплектов лошадей, числа повозок и прочего станционного скарба (см. приложение). Оценки на содержание станций пересматривались, учитывался опыт прошлых лет, обстоятельств на местах, после чего на следующий срок исчислялись новые.
В Костромской губернии на 1861 год стоимость всей почтовой гоньбы определялась суммой 70619 р. 81/2 к. или 148 р. 67 к. на одну лошадь. В губернии тогда действовало 66 станций с 475 лошадьми.16
Оценочной системе не довелось надолго утвердиться в жизни, она имела много слабых сторон и тормозила развитие почтовых сношений. Да и сдать ее в подряд было непросто. Порой почтсодержатели совсем не хотели участвовать в торгах. Торги переносились неоднократно, пока подряд все же забирался «с натягом», и соответственно, дело, «действующее по утвержденным правительством ценам», шло кое-как, не развиваясь должным образом.
В 1886 году правительство вновь обратило взор на почтовые станции. Выработали новые кондиции на их содержание, они, в доработанном виде, были изданы в 1889 году.
В основном кондиции были повторением ранее существующих правил с некоторыми послаблениями и возможностью заработать на проезжающих. Изменилась система залога: теперь для сего требовалась одна треть годовой подрядной платы, таким же обеспечением служило и все станционное имущество. Деньги от казны почтсодержателям выдавались «поистечении каждого месяца». С проезжающих по частной надобности бралось: за повозку от станции — 12 коп.за каждый перегон. Со всех проезжающих по 3 коп.с лошади и версты. За подмазку колес частных экипажей-12 коп., с кибитки и телеги-6 коп., при этом деготь уже давался от станции, а сало от проезжающего.17
Вольные почтовые станции, прижившиеся, кстати сказать, в Костромской губернии показали жизнеспособность даже тогда, когда произошло возвышение «почтовых прогонов, вместо 11/2 коп.по 21/2 коп. за версту: и проезжающие «находили выгодным нанимать имеющиеся на всех трактах Костромской губернии вольных извозчиков, которые в некоторых местах возят коротким — торговым трактом».18
Законом разрешалось устраивать срочное почтово-пассажирское сообщение в дилижансах. В этом случае помещение для почты наглухо отделялось от помещения пассажиров. Таким правом воспользовался крестьянин В.Н. Загаров, «содержатель вольных почт», открыв в Костроме «Станцию для перевозки пассажиров лошадьми».19
Положение на почтовых трактах мало-помалу стало отлаживаться с 1870-х годов, когда земство серьезно взялось за устройство почтовых сношений, приняв на себя значительную часть расходов, а равно и контроля за ходом дела .
Примечания:
1. Почта и телеграф в XIX столетии. Министерство Внутренних Дел (далее — МВД). Исторический очерк. Приложение II. С. 24.
2. Государственный архив Костромской области (далее — ГАКО). Ф. 133. Оп. 1. Д. 1332. Лл. 51-53.
3. ГАКО. Ф. 133. Оп. 1. Д. 3121.
4. Там же.
5. Там же.
6. МВД.
7. МВД. С. 26.
8. ГАКО. Ф. 133. Б/ш. Д. 2057. Л. 2.
9. Соколов Н.Н. Русская почта в царствование императора Николая I. Почтово-телеграфный журнал (далее — ПТЖ), 1896, июль. С. 1002.
10. Там же.
11. Островский А.Н. Дневники. 1848. ПСС. М. Искусство, 1978. Т. 10. С. 358.
12. Вознесенский Е.П. Воспоминания о путешествиях высочайших особ благополучно царствующего императорского дома Романовых в пределахК остромской губернии, в XVII, XVIII и текущем столетии. Кострома, 1859. С. 93.
13. Скворцов Л. Материалы для истории города Костромы. Кострома, 1913.С. 243.
14. Крживоблоцкий Я. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Костромская губерния, СПб, 1861. С. 79.
15. МВД. С. 27-28.
16. Российский государственный исторический архив (далее — РГИА). Ф. 571. Оп. 7. Д. 709. Л. 17 об.
17. Кондиции на содержание казенных почтовых станций. ПТЖ, 1889, май. Отд. неоф. С. 320.
18. РГИА. Ф. 571. Оп. 7. Д. 709. Л. 2 об.
19. Костромской календарь на 1899 г. Кострома. 1898. С. 186.