Об ученом Костромского текстильного института, профессоре Анатолии Сивцове

Воспоминания Анатолия Вадимовича Сивцова о своем дедушке, ученом Костромского текстильного института, профессоре Анатолии Николаевиче Сивцове.

Я родился в Москве 30 мая 1952 года и прожил здесь всю жизнь, лишь дважды меняя адреса. Жизни в ином месте не представляю.

В Кострому (и Лунёво) я впервые попал летом 1956-го, а затем приезжал в 1957 году, и далее проживал с 1959 по 1972-й, с 1974 по 1981-й и с 1989 по 1992 годы. Чаще летом, иногда весной или осенью. В 1966 и 1967 годах видел зимнюю Кострому, Волгу подо льдом. В 1960 году наблюдал ледоход во всём его великолепии. Последний 3-х дневный визит в Кострому состоялся в мае 2010.

Мои родители: Вадим Анатольевич Сивцов (15[28].01.1917, Орёл – 28.02.2010, Москва) – инженер-конструктор, один из создателей отечественной радиолокации, лауреат Государственной премии СССР (1972), участник Великой Отечественной войны (1941-1943) и Людмила Ивановна Александрова (04.07.1922, Тверская губерния — 07.11.2003, Москва) – врач-терапевт, отличник здравоохранения. Жительница блокадного Ленинграда (1941-1942). Мама всю жизнь была влюблена в северную столицу, историю и культуру Ленинграда, ездила туда при любой возможности.

По стечению обстоятельств родители познакомились в Костроме летом 1943, а поженились в Москве 16 апреля 1944 года. Я учился в трех московских школах, включая знаменитую Вторую школу, которую и окончил в 1969 году. В 1974 окончил геологический факультет МГУ по отделению геохимии. С того же года и поныне работаю в лаборатории кристаллохимии минералов Института геологии рудных месторождений, петрографии, минералогии и геохимии Российской академии наук.
 В 1997 году состоялось моё воцерковление, которому предшествовал долгий путь размышлений, проб и ошибок. Являюсь прихожанином храма св. бесср. Космы и Дамиана в Шубине. Мои постоянные спутники – книги и музыка. Необъяснимая любовь к орнитологии, а также интерес к статистике и систематике, спискам и каталогам.

Основой отношений в нашей семье была глубокая и самоотверженная любовь, но это не значит, что не было «конфликта поколений», ссор и обид. Моя любовь к родителям и благодарность им безмерны, и я до сих пор горько сожалею о необдуманных словах и недостойных поступках. При всём различии характеров у нас всегда поддерживались хорошие отношения с родственниками.
Моя сестра Татьяна Вадимовна, в замужестве Суркова (р. 09.01.1945, Москва), выпускница геологического факультета МГУ (1969).
Её муж – Александр Владимирович Сурков (р. 04.03.1944, Подмосковье) – замечательный специалист в области геологии россыпей и интересный писатель. Их сын Николай, внучка Маргарита. В детские, особенно дошкольные годы, сестра подолгу жила в Костроме у деда Анатолия Николаевича и бабушки Марии Михайловны, о которой позже. Разговор о влияниях завел бы очень далеко. Назову основные вехи.
Огромна роль родителей; в моём характере много родовых черт. На протяжении многих летних месяцев – общество бабушки Марии Михайловны. Очень значимая фигура – муж старшей маминой сестры Ольги Ивановны (1913-1992) капитан 1 ранга Всеволод Иванович Воробьёв (1898-1984) – полярный гидрограф, лауреат Сталинской премии 1ст. (за Морской атлас), эрудит, библиофил, коллекционер, обладатель феноменальной памяти. Реликт старой петербургской культуры, живое предание!
Постоянным товарищем по детским играм был мой кузен Сергей Борисович Очан, сын младшей маминой сестры (р.1951, живет в Костроме). Особые чувства к двум удивительным женщинам. Прасковья Андреевна Москалева (1918-1971), тётя Поля, моя няня в 1953-1962. Татьяна Ивановна Красовская (1923-1996), Таня, костромская и лунёвская няня, жила у бабушки в Костроме, несла на своих плечах основное хозяйство.
И Поля и Таня – родом из деревни, носительницы здоровой и целостной народной морали. Обе они любили меня безмерно, как родного, но могли быть и строги, если сталкивались с плохим поведением.
 Не преувеличу, сказав, что Вторая школа разделила мою жизнь на «до» и «после». Импульс, полученный там, ничуть не ослабел до сегодняшнего дня. Учителям, начиная с директора Владимира Фёдоровича Овчинникова и соученикам, с некоторыми из которых установилась многолетняя дружба, — непреходящая благодарность! Можно вспомнить нескольких ярких преподавателей МГУ и сотрудников ИГЕМ, коллег по работе, в т.ч. давних и верных друзей. Конечно же – клирики и прихожане Космодамианского храма, в первую очередь – настоятель прот. Александр Борисов.

Кратко перечислю места и события, также оказавшие влияние: СПб, Лунёво как образ среднерусской природы (впоследствии в памяти образовался «лунёвский миф»), сформировавшийся к концу 1960х «культ дружбы», чтение Евангелия и путь к вере, открывшийся в одночасье мир музыки, болезни и страдания близких, остро пережитый в детстве Карибский кризис, перестройка, путь к свободе,

Август 1991… Анатолия Николаевича я видел в последний год его жизни, а запомнил – единственную встречу в его последний приезд в Москву осенью 1954 года. Через несколько дней он лег в больницу, откуда уже не вышел (говорят, что окончательный диагноз ему поставил знаменитый Мирон Семенович Вовси, всего год назад освобожденный по «делу врачей»). Увидев дедушку, я нисколько не удивился и подошел к нему с большим доверием, зная его по фотографиям на стене и домашним разговором. Быт Анатолия Николаевича долгое время не был как следует обустроен в связи с частыми переездами, но стремление к домашнему уюту всегда присутствовало. Он любил семейное общение, гостей, праздничные застолья, деятельный отдых на природе.

Анатолия Николаевича глубоко тронуло празднование его 60-летия в 1949, выражение искренней симпатии и благодарности со стороны друзей, коллег, студентов, теплые слова, подарки (приемник, который я потом много лет слушал, настольные часы с гравировкой и др.). При напряженной работе Анатолий Николаевич очень ценил часы отдыха и полноценно ими пользовался.
В те годы служащие подчинялись рабочему ритму, заданному из Кремля: с утра до обеда, перерыв несколько часов и вновь пребывание на рабочем месте до глубокого вечера. А утром снова на работу, «задерживаться» позволяло себе лишь большое начальство, откуда и пошла известная поговорка. Эти вот обеденные часы особенно были ценимы АН: дом, обед, приготовленный искусными руками ММ и Татьяны Ивановны, обмен новостями, блаженный сон на чистейшем белье…
 Обычно АН носил одежду темного цвета (однажды осенью на лунёвской пристани местные жители приняли его за священника – черное пальто, бородка, солидность – и стали приглашать возглавить приход, кажется, в Густомесове). У АН был негромкий глуховатый голос, но он мог его усилить, если выступал публично, например, как депутат. Особенностей его речи, характерных выражений семейное предание не сохранило, однако он обладал исключительным чувством юмора, а в характере была склонность к озорству и безобидным, но очень смешным выходкам. Отмечу, что чувство юмора – наша родовая черта, а озорство унаследовали папа и сестра.

Природу дедушка любил чрезвычайно, наслаждался панорамой Волги, атмосферой леса. Дачные занятия: рыбалка, сбор грибов (и то, и другое – хорошее подспорье в то голодноватое время), рукоделие (детские игрушки, рыболовные снасти).
Игра в винт на свежем воздухе (партнёры – сосед Н. Ф. Иорданский, В. Н. Аносов, Б. Г. Гутчак, М.А.Соболев и др.).
Умеренное курение, но всегда – графинчик с настойкой. Много времени АН уделял внучке Тане, которая его просто боготворила. АН был усердным читателем и книгами обзаводился при любых переездах (впоследствии ММ также подписывалась на с/c и толстые журналы). Конечно, многое приходилось оставлять при перемене мест. Кроме того, многие уникальные издания, архивные документы, фотографии были собственноручно уничтожены в ожидании возможного обыска. Инерция страха сохранилась до 1950-х: АН незамедлительно выполнил предписание и заменил в 5 томе 2 издания Большой советской энциклопедии (БСЭ) страницы, посвященные Лаврентию Павловичу Берия на разосланные подписчикам (доп. сведения о Беринговом море). Кстати, сейчас комплект БСЭ с Берией ценится намного выше, чем без него.

Конечно, здесь у дедушки был не только страх и не только партийная дисциплина. На громко свергнутого ЛП и его ведомство хотелось свалить все плохое, что было в истории страны и жизни самого АН. Недаром, в нашем домашнем архиве во всех траурных сталинских газетах лицо Берия вырвано. Уверен (сужу по бабушке, родителям, себе самому), что АН, будь он жив, приветствовал бы всей душой и оттепель, и десталинизацию.
 Подытоживая, выскажу свой взгляд на переломные моменты в жизни АН: раннее сиротство, женитьба, гражданская война (многократная смена власти в Киеве), арест, тюрьма, внезапное освобождение, переезд в Кострому, работа по созданию кафедры, Лунёво, смертельная болезнь. Бабушка Мария Михайловна (29.09[11.10].1890, Орёл – 16.04.1980, Кострома, похоронена в Москве) родилась в многочисленной семье преподавателя кадетского корпуса, статского советника и кавалера Михаила Павловича Кавказского. Существуют разные версии его родословной. По одной из них его дед – найдёныш на Кавказе во время войны 1828-1829, воспитанный в семье русского офицера и получивший соответствующую фамилию. Не знаю, так ли это, но про своего деда, отца МП бабушка рассказывала, что, вспылив, он хватался за рукоятку воображаемого кинжала. Среди другой бабушкиной родни – поморы-архангелогородцы и белорусы (в частности, строгая и богомольная бабушка, приучавшая внучек к усердной коленопреклоненной молитве). Орловские дореволюционные воспоминания ММ – неизменно светлые и радостные.
Гимназия, французский язык, занятия живописью, поездка в СПб для посещения художественных музеев. Семейный уклад, домашние праздники. Удивительная атмосфера приготовлений к Пасхе и её ожидание. Аппетитные описания пасхальных яств. ММ до конца жизни хорошо рисовала, а французскому пыталась учить нас с сестрой, но безуспешно.

 В летние каникулярные месяцы я очень любил слушать бабушкины рассказы о прошлом, особенно – до 1917. К той, столь непохожей на нашу, жизни, я испытывал жгучий интерес. Как и многие пожилые люди, бабушка постоянно возвращалась к нескольким сюжетам, почти их не варьируя (А.Ахматова называла это «играть пластинку»).
Первая мировая война, бабушка – сестра милосердия; в их госпиталь приезжает императрица Александра Федоровна в сопровождении известной А. Вырубовой. Обходит палаты, раздает нательные крестики и образки. Кстати, именно от бабушки я впервые услышал о больном наследнике, матросе Деревянко, царевнах, Распутине, великих князьях. Другой рассказ – плен и освобождение брата Юрия, когда матерная ругань казаков показалась райской музыкой… Ещё: гражданская война, чехарда властей в Киеве, бессудные расправы, попытка бандитского налета на дом (в отсутствие АН бабушка проявила характер и спокойствие, налетчики ушли). Но чаще всего ММ возвращалась к истории ареста и счастливого освобождения АН. И всякий раз плакала. Тюремные очереди в Бутырку, грубые охранники, смотревшие на женщин в очередях, как на зачумленных; радость, когда впервые приняли передачу (значит, жив и в Москве). Мне кажется, что бабушка не видела и не хотела видеть ни в муже, ни в сыне никаких недостатков. Иногда это бросалось в глаза.

ММ любила четкий, заведенный уклад жизни, даже с чертами ритуала. Очень любила чтение (в т.ч. новую литературу, например, новомировскую прозу и публицистику), красивую, спокойную музыку (в юности бывала на концертах Вари Паниной и Анастасии Вяльцевой), интересовалась жизнью в зарубежных странах. Пока могла – ходила в кино (не приняла бондарчуковскую экранизацию «Войны и мира»). Вкус яств, приготовленных ею вместе с ТИ, помню до сих пор. Великие были кулинарки, да и продукты – не чета нынешним.
ММ любила цветы, хорошо в них разбиралась, здесь я многое у неё почерпнул. Как и многие в то время, бабушка боялась войны, остро переживала международное положение, читала газеты («Правда», «Северная правда»), спрашивала папу о перспективах мирной жизни. Помню, что в Костроме постоянно работало радио, грозные голоса дикторов в детстве меня просто изводили. Окружение АН: семья, коллеги (они же зачастую соседи, т.к. и дом 4 к 2 [впоследствии 8] по ул. Чайковского, и лунёвский дачный кооператив были институтскими, преподавательскими).

У кого не было жилья в Лунёве, АН часто приглашал в гости на выходные – на рыбалку или по грибы. Как свидетельствуют многие, из человеческих качеств АН особенно ценил честность и добросовестность. Не терпел никакой халтуры и приблизительности. Насколько мне известно, из постоянного окружения АН ценил Н.Ф.Иорданского с его богатой биографией, В.Н. Аносова – талантливого музыканта-любителя, лунёвских жителей С.П. и Е.Н. Осиповых. Лучшими рыбаками в Лунёве были Б.Г. Гутчак, ивановец В.М.Журавлёв, В.В.Андрианов – муж маминой сестры Галины Ивановны.
Объединяли костромичей и военные годы. Тревога за близких в действующей армии, чтение писем с фронта, общая забота о пропитании (огороды возле дома и на склоне холма, участки под картофель за Волгой), вера в конечную победу.

 Переезд в Кострому 1939 был для АН счастливым выходом из неопределенного состояния, когда возвращаться в Торжок к коллегам-доносчикам не хотелось, а в Москве не было ни вакансий, ни сносного жилья. Остальное пришло потом: увлеченность новой работой, институтский коллектив, сказочная лунёвская природа, внучка…
АН вполне мог считать Кострому своим городом. Для прогулок у него часто не оставалось времени: работа на кафедре, студенты, собрания-заседания по поводу и без повода, о которых АН отзывался с иронией. Любимые места в городе – поближе к Волге, особенно набережная и «беседка Островского» (тогда ещё деревянная, нынешняя появилась в 1956, в год моего первого приезда, так что для меня она «была всегда»).
АН посещал торговые ряды, книжные магазины, парк. О театре, цирке, музеях ничего сказать не могу, а в кино он ходил (последний увиденный им фильм – «Верные друзья» М. Калатозова). О Костроме 40-х я, естественно, слышал лишь рассказы.
Из военных лет: гастроли ярославского театра, труппа живет в гостинице на углу Советской и Чайковского; Г.И.Андрианова сдает кровь, за что положено усиленное питание, а тем временем её 3-х летний Юра ходит среди обедающих артистов и просит хлеба. В канун военного Нового года в Институт привозят продукты в качестве новогодних подарков. Сотрудники с кошелками ждут чего-нибудь вкусненького к праздничному столу, но в это время раздается громкий голос распорядителя: «Манька! Научникам ничего не давай, только хлеб» (т.е. остальное – номенклатурной администрации, сословное общество во всей красе).

Первые послевоенные годы, недавно образована Костромская область. Папа и ММ едут в Москву на поезде, их сосед – обкомовский работник – красочно расписывает трудности при создании области, получается, что их работники чуть ли не в палатках в голом поле жили, хотя под обком и облисполком отведено лучшее здание на набережной. Приносят чай; бабушка угощает соседа домашними пирожками, обкомовец говорит. что хотя он и доверяет, но работникам аппарата строго запрещено брать пищу у посторонних. Нет уж, говорит, мне тут выдали в спецбуфете, буду есть своё.

Два дома на ул. Чайковского, в одном из которых жили АН и ММ, — бывшие дома соборного причта, единственные здания, сохранившиеся после разрушения Кремля в 1931 году. Территория Кремля была впоследствии занята парком отдыха. Именно в сторону парка, а также на верховья Волги выходили окна нашей кв.25 – две смежные комнаты. Так хорошо было в эти окна наблюдать закат. Но в 1956-1957 я застал ещё и 3-ю комнату окнами на волжскую набережную (у АН как профессора была большая квартира, но после его смерти бабушку уплотнили, двери замуровали). Именно через окно этой 3-ей комнаты я в 1957 наблюдал первомайский речной праздник (особенно запомнились планёры), причем на стенах обоих домов – портреты тогдашнего дуумвирата: на нашем – Н.С.Хрущев, на д.4 к.1. – Н.А.Булганин, в том же году лишенный всех постов. …

Памятник Ленину в парке стоит на постаменте так и невозведенного из-за начала войны монумента к 300-летию дома Романовых. Есть фотография 1920-х, снятая с правого берега Волги: Кремль ещё стоит, но и ленинский памятник уже возведен… В летние месяцы соседство парка очень чувствовалось: под самыми окнами постоянно жужжал самолет-вертушка, не говоря уж о песнях из динамика. Во дворе дома – сараи, бельё на верёвках; вместо огорода военного времени – палисадники с цветами. В 1950-е Кострома ещё не была газифицирована (к нам газ провели в 1965), но дровяное отопление понемногу уходило в прошлое, работало паровое. В доме дровами топили ванную, а готовили на керосинках и электроплитках. Наша красивая голландская печь давно не функционировала.

 В первом этаже нашего дома работал детский сад, в который довелось походить и сестре. Лето 1957, в Москве – фестиваль, в Костроме тоже какие-то шествия и мероприятия. А детсадовский двор украшен разноцветными флажками, дети разучивают и поют хором подобающие случаю песни (например, про Индонезию). На лето весь детский сад переезжал в Лунёво. Был свидетелем такого переезда в 1960. А мы в том же году отправились в Лунёво на речном «Москвиче» в праздник Троицы, престольном для селений под Костромой (храм в Торфяном). Команда «Москвича» была в соответствующем состоянии, ни к одной пристани с первого раза пришвартоваться не могла, и вместо 2х часов мы добирались все 4. Кстати, на линии Кострома – Плёс мне довелось поплавать и на маломощных «Москвичах», и на пароходе «Сандогора». Позже появились более совершенные: ОМ («Озерный москвич») – 126, 130, 457; МО – 40, 97, а затем – «Ракета» на подводных крыльях и водомётная «Заря». Моё любимое занятие летом – разглядывать названия всех видов судов.

Незабываемы летние приезды в Кострому: поезд (до начала 60-х от Ярославля на паровозной тяге) приходит в 5 утра, но летом уже светло. Меня поднимают: уже скоро Малышково; скорее одеться, умыться и к окну, смотреть на Волгу. Утренний штиль и лодки, лодки – рыбацкая страсть. Вот и вокзал, такси, витая деревянная лестница на 2й этаж; бабушка с покрасневшими глазами у дверей… Запах свежемолотого кофе. Быстрая разборка привезенных продуктов (с расчетом на Лунёво) и кофе с костромским молоком, московскими калачами и сливочным маслом. Затем сон на чистейшем белье, завтрак, ознакомительная прогулка по городу (с 60-х главный интерес – книги), обед (!!) и далее по нарастающей…
В кино в Костроме я ходил изредка, но перебывал во всех кинотеатрах, расположенных в центре: «Художественный», «Хроника» (затем «Орленок»), «Малый» (был снесён, на его месте построено застекленное кафе, где затем снимался фильм «В день свадьбы» — экранизация пьесы В.Розова), чуть дальше – «Дружба». В театре я был единственный раз (1967), в цирке дважды (1959, 1966). При страстной любви к футболу я ни разу не был на матчах в Костроме, хотя следил за успехами «Текстильщика» — «Текмаша» — «Спартака». Наблюдал легкоатлетические соревнования, в том числе с участием кузена Юры (прыжки в высоту).

Искренне Ваш, Анатолий Вадимович Сивцов

Первоисточник-СМИ44