Борис Чичибабин

И опять – тишина, тишина, тишина.

Я лежу, изнемогший, счастливый и кроткий.

Солнце лоб мой печёт, моя грудь сожжена,

И почиет пчела на моём подбородке.

Я блаженствую молча. Никто не придёт.

Я хмелею от запахов нежных, не зная,

то трава, или хвои целительный мёд,

или в небо роса испарилась лесная.

Всё, что вижу вокруг, беспредельно любя,

как я рад, как печально и горестно рад я,

что могу хоть на миг отдохнуть от себя,

полежать на траве с нераскрытой тетрадью.

Это самое лучшее, что мне дано:

так лежать без движений, без жажды, без цели,

чтобы мысли бродили, как бродит вино,

в моём тёплом, усталом, задумчивом теле.

И не страшно душе – хорошо и легко

слиться с листьями леса, с растительным соком,

с золотыми цветами в тени облаков,

с муравьиной землёю и с небом высоким.

1962

Поля неведомых планет

души славянской не пленят,

но кто почёл, что водка яд,

таким у нас пощады нет.

На самом деле ж водка – дар

для всех трудящихся людей,

и был весёлый чародей,

кто это дело отгадал.

Когда б не нёс её ко рту,

то я б давно зачах и слёг.

О, где мне взять достойный слог,

дабы воспеть сию бурду?

Хрустален, терпок и терпим

её процеженный настой.

У синя моря Лев Толстой

её по молодости пил.

Под Емельяном конь икал,

шарахаясь от вольных толп.

Кто в русской водке знает толк,

тот не пригубит коньяка.

Сие народное питьё

развязывает языки,

и наши думы высоки,

когда мы тяпаем её.

Нас бражный дух не укачал,

нам эта влага по зубам,

предоставляя финь-шампань

начальникам и стукачам.

Им не узнать вовек того

невосполнимого тепла,

когда над скудостью стола

воспрянет светлое питво.

Любое горе отлегло,

обидам русским грош цена,

когда заплещется она

сквозь запотевшее стекло.

А кто с вралями заодно,

смотри, чтоб в глотку не влили:

при ней отпетые врали

проговорятся всё равно.

Вот тем она и хороша,

что с ней не всяк дружить горазд.

Сам Разин дул её не раз,

полки боярские круша.

С Есениным в иные дни

история была такая ж –

и, коль на нас ты намекнешь,

мы тоже Разину сродни.

И тот бессовестный кащей,

кто на неё повысил цену,

но баять нам на эту тему

не подобает вообще.

Мы все когда-нибудь подохнем,

быть может, трезвость и мудра, –

а Бог наш – Пушкин пил с утра

и пить советовал потомкам.

1963