«Думал хорошо» (Толстой).
Один и тот же человек думать может на сто ладов. Причем, об одном и тем же предмете. Широк, и вправду широк…
Проснувшись сегодня думал о ВОДРУЖЕНИИ ЦАРЬ-СВЕЧИ. Страна больная и смутная — сможет ли сегодня недрожащей рукой возжечь чистое пламя?
Недавно по радиомосту Кострома — Сидней пролетели эти слова (стихи написаны лет 10 — 15 назад, адресованы Лужкову, напечатаны и перепечатаны — ан кожа толста барабанных перепонок):
ЦАРЬ-СВЕЧА
В моем отечестве любому палачу
всегда в достатке памяти и чести.
На Красной площади на Лобном месте
поставить надлежит свечу
за упокой НЕВИННОУБИЕННЫХ:
крест высечь в камне — и звезду —
два символа, два знака сокровенных —
умерить скорбью их вражду.
Равно пригодны для распятья
звезда, и крест. Крест и звезда.
Хоть мертвые — теперь вы братья,
товарищи и господа.
А место Лобное, конешно,
задумано и было как подсвешня
для небывалой ЦАРЬ-СВЕЧИ.
Постой. Опомнись.
Помолчи.
Думать хорошо: от Соловецкого камня, что на Лубянке, старики-зэки донесут огоньки свечек до Красной площади. Из Спасских выйдет Власть со своими огнями.
Речей не будет — как то завещал умирающий Шаламов. Амбалы-санитары и подлецы-психиатры сделали свое дело: ославили дураком измученного старика, скрутили, бросили в холодный кузов санитарки, перевезли через морозную Москву великого строптивца из одного дурдома в другой, застудили, угробили. Господа писатели Земли русской ничего такого не знали, берегя нервы. Отпели Варлама Тихоновича в замоскворецкой церкви. Но был Фазиль. Был Витя Фогельсон. Был Феликс Светов. На кладбище не было и тех. Остались мы вдвоем с Аликом Зориным, донесли до могилы гроб —
Святый Боже, Святый Крепкий, Святым Бессмертный, Помилуй нас…
Свя-атый Боже, Свя-атый крепкий, Свя-атый Бессмертный,
Поми-илуй нас…
(Достойны ль мы Его милости ?)
В полном молчании засыпали Варлама землей. Недалеко лежала Надежда Яковлевна Мандельштам — все не так сиротливо… Потом бронзовую голову Подвижника работы Федота Сучкова с могилы украли. (С гипсовой головой, УЧАСТВОВАВШЕЙ в наших вечерах, провели мы их несколько, три или четыре, отмечая зимнюю дату — угробления Шаламова доставшей его Колымой). Так вот. Думал я хорошо обо всех, раздираемых ревностями — что зэки, что власть — соотечественниках своих; не есть ли такая негасимая СВЕЧА — тем именно, при ЧЕМ малые страсти стихают, уступая всенародной, да и ВСЕМИРНОЙ — ТИШИНЕ понимания, состраданья, стыда.
… улыбка увяданья,
Что в существе разумном мы зовем
Божественной стыдливостью страданья.
В праздниках, частых до глупости и лживых до отвращения, ищем мы — не мы! они ищут! — зерно объединительности. Думают: сегодня покормим, повеселим — завтра нас полюбят.
Зерно это маловсхожее. Условный рефлекс накормили-полюбил не каждой особи человеческой присущ, а больше животной. И то умная собака рассчитанный кусок мяса не возьмет. Римский плебс утишать можно было лишь до поры. Пушкинский (!) Годунов не снискал народной любви:
Виной всех зол МЕНЯ нарекают,
Клянут на площадях имя Бориса…
Опять же по Пушкину: кровь младенца подо всеми благими деяниями государя. Бесланская кровь проструится…
Не буду кончать фразу.
Но и нельзя отказывать злодею в покаянных движениях, пусть по началу не такими чистыми они будут. Заведомо не будут таковыми.
Покаянной работы хватит нам на 300 лет. Масштаб беру у А.К. Толстого. Вопиющий ляп — окружить нимбом святого голову Николая Второго. Это мог сделать только тот, кто не придает значения проливаемой крови: подумаешь… Не так давно сей последний вместе с «лучшим военным министром» Пашкой Мерседесом ездил по воинским частям и благословлял оружие, направленное на своих. Конституционно своих. Рядом с моей статейкой о костромском жулье в «Нов. газ.» чуток информации. «В минувший понедельник 12 июня, когда отдыхающие не могли объяснить толком, какой праздник они отмечают, в Кремле вручили Государственные премии за 2005 год. Премии в 5 миллионов рублей…
…Ридигеру Алексею Михайловичу (Патриарху Московскому и всея Руси Алексию II) присуждена Государственная премия за выдающиеся достижения в области гуманитарной деятельности, за плодотворную просветительскую и миротворческую деятельность».
Ах, надо мне, грешному еще раз выдвинуться и номинироваться! Ведь 5.000.000! То-то бы я полюбил ГБ своей ПОСЛЕДНЕЙ ЛЮБОВЬЮ!
От ты, последняя любовь!
Ты и блаженство и безнадежность!
Полный сумбур: премировали и другого, не II, Алексея — Баталова. Ну, если таков порядок вещей, то мне надо стучаться в дурдом: примите Христа ради…
Себя не похвалишь — сидишь как оплеванный. Оказавшись в номинантах… «В интервью «Книжному обозрению» я обещал красиво отмыть нечистые госденьги, издав на них несколько книг, подобных книге «ЗА ЧТО?» (Материалы Комиссии по наследству репрессированных писателей. Составители В. Шенталинский, В. Леонович. М. «Новый ключ», 1999, 560 с) Выглядело бы это так: непожатая рука Президента Ельцина повисла и опадает, пока в микрофон, забитый сладкими слюнями верноподданности, я поздравляю власть с долгожданным ПОЧИНОМ ПОКАЯНИЯ: она убивала лучших — теперь начинает воскрешать…» Цитирую по II изданию книги «Хозяин и гость».
1 августа 06
Вчера навестил Иосифа Шефтелевича Шевелева, академика архитектуры, поговорить о ЦАРЬ-СВЕЧЕ. Старик — дай Бог всякому такую старость! — представил мне несколько важных резонов не против этого давно назревшего деяния, но за его тщательную проработку. Набив оскомину на Церетели — тем более продуманную. Архитектурное решение по сложности не уступает всем другим: нравственному, политическому, историко-культурному, многоличностному — поди опроси ВСЕХ ГРАЖДАН страны! Забавно, что И.Ш. стал меня пытать: а что такое покаяние? Видимо, знал свое, а меня хотел расколоть. Я начал ему петь:
Было двенадцать разбойников,
Был Кудеяр-атаман…
Спел бы и РАЗБОЙНИКА БЛАГОРАЗУМНОГО, да не знаю слов.
В благоразумии разбойника — может быть и КЛЮЧ к вероятному событию?
Мне всегда мешают римляне Минин и Пожарский на фоне ликующей архитектуры Блаженного. Так ликовать бы язычеству и христианству, так бы им обняться и дорожить друг другом. Так бы палачу Грозному отличить своей милостью зодчих.
И запретную песню про страшную царскую МИЛОСТЬ
Пели в тайных местах по широкой Руси гусляры.
Барме и Постнику (или Барма постник — одно лицо? Где нам знать!) первым — эта СВЕЧА. А потом и всем несчастным этой безумной страны.
Вспомню свое старое — про Колокол:
Сей упадал своею тягою. Народ на лямки налегал
тревожной озорной ватагою. А ОН уже изнемогал
от высоты. До первой маковки, до самой первой алтаря
народ, как словно дети малые, уже дотягивал Царя ‑
тогда Он стал тихонько, исподволь канатики передирать…
Тогда Он стал безмолвно, истово, на высоте той замирать —
и замер. И людишки обмерли. Остановились облака.
И тихо, ти-ихонько до одури, не задевая за бока,
язык чудовищный поматывался, безмолвьем предваряя речь.
Еще минуту Царь присматривался, куда ему, Царю, бы лечь.
И выбрал место и в подавшейся земле столетье пролежал,
потом разбил его пожар…
Весь мир во всей своей истории имея бледные подобия того, что постигло Россию в 20 столетии, ГЛАЗЕЕТ НА НАС. Чужой ужас привлекателен. Отвратительно смакованье ИМИ наших бед. Уважительно и завидно сострадание. Смакованье родит рефлекторные глупости Жириновских и Зюгановых: так не было, была неизбежность, но не она — главное. И перебрасываемся цифрами миллионными: давешняя вохра и всяческие благополучники, и давешние и нынешние, занижают цифры потерь — круто раскаявшийся А.Н. Яковлев сходится тут с трезвыми честными историками и множит втрое, вчетверо эти миллионы… 0 чем речь? Из тех достоевских слезинок детских можно напрудить озеро. Из материнских слез — моря.
Покаяние, очищенье перед МИРОМ может стать важной чертой в лице, в образе сегодняшней России. При свете СВЕЧИ мы рельефнее, свет ляжет на человеческие черты — так затеплим же Вечный Огонь известным и неизвестным миллионам. Тут и политика, но ее столько, сколько копоти на язычке пламени.
Дело народное — посмотрим, как гробить его будут мастера этого дела. Ведь один из них произнес бессмертную фразу: поиск останков непогребенных и неопознаных солдат Отечественной войны ‑ НЕЦЕЛЕСООБРАЗЕН.
Исповедь — покаяние — очищение души, ВОЧЕЛОВЕЧЕНИЕ истории для этого свинства нецелесообразны.
Позавчера проводил Гордонов — отца и сына. Гарик провел поэтический вечер в голубом зале Дворянского собрания, куда все были приглашены г. Павличковой — видимо, по совету нашей мэрши. Надо спускать на тормозах скандал с Литмузеем. Гарик был хорош, но средне-хорош. Ангел пролетал где-то поблизости, возможно, над Литмузеем — там обычно встречаем мы гостей. После вечера было застолье — у меня. На фуршет Павличковой не хватило.
(Теперь она хочет, чтобы каждый; кто взнес свои рубли на Бобка и на Дедкова, написал бы: да, я взнес, да, через Леоновича, да мы не верблюды, да, мы честные граждане… До чего ж примитивный народ хочет править нами: Чернь.) Ездили с Гордонами в Шаблово. О перспективах Ефимовых мест — напишу потом. Как раз перед приездом Гарика и Сашки о нем под рубрикой «КУМИРЫ» было перепечатано «Костр. ведомостями» интервью нашего анфан терибль. «Дети рождаются сами — как плесень». В контексте того, что Гордон едет в далекое кологривское Шаблово к сиротам, чтобы им помочь, слова его обретают особую яркость.
(Вспоминаю маму: всем мещанским добродетелям и уловкам меня учила. И «спустись на землю» и «не работай бесплатно», и «что, тебе больше всех надо?».. Сама же жила как раз и прямо наоборот своим поученьям… Надо уметь слушать таких людей. Другие будут сюсюкать над сиротками — а в Шаблово не поедут.)