30 декабря 5 г. – 6 января 6 г.
Две девочки, обеих зовут Яна, Янам по 8 лет. Сядь между ними и будь счастлив. Их папа Александр Михайлович Матюхин, ему 62. Маме Александра Михайловича 94. Мама обеих Ян и еще шестерых детей разного возраста – Марина.
У родителей полно хлопот «по жизни», как это звучит на дурном русском, но неплохо передает по-жизненную, с незапамятного начала разнообразную трудовую деятельность этой пары. Дом, где все обитают, для всех детей – родной дом…
Легко догадаться, что речь о людях, приютивших детей, не нужных «трудным» родителям. Что Дом поднял глава семьи: вот снимок фундамента, который примет прямоугольное большое строение из бруса.
Грех – назвать его строением барачного типа. Внутри заложены фундаменты трех печей, одна – русская полномерная северная. Вот снимок уже готовой стопы, но пока еще без стропил. Брус сажают на мох, гвоздями крепят углы: сверлить и забивать деревянные пробки строителям некогда. Хозяин, по-видимому, досадует, но дело спешное, так что спасибо и на том. Хозяин рад, что и дети той, предыдущей семьи, помогают строителям.
Летний северный день длинен, весь в работе, но всегда есть и время и повод подумать о том, что жить в доме, который СТРОИЛ САМ, как-то прочнее, роднее что ли, чем въехать в готовое помещенье. В первом случае ты нечто обретаешь – в последнем что-то теряешь. В спешке – КУДА СПЕШИМ? – об этом не думают.
На фоне грандиозной утраты – уничтожения… планомерного и осознанного уничтожения деревянной России, самодельной родины своей – особенно дорог каждый случай непокорства общему гибельному движению. И особенно дорог пример, когда в погибшей деревне Дом строит человек не для себя-отшельника, но впрок для семьи и потомства – пишу без кавычек – для тех, кто не покинет возделанную, возрожденную пашню, дом, где вырос, высокий берег над одной из самых чистых рек, знаковую округу, родник, освященный добрым именем человека, который и заповедал здесь ЖИТЬ, и хорошо жить – людям.
Чудак, вещун, юродивый, «… живописец, примитивист. Самоучка … Обладая непосредственным наивно-поэтическим видением мира, создал величаво-торжественные произведения, отличающиеся статичностью четко построенной композиции, строгостью колорита…» Так пишет Большой энциклопедический словарь 2002 года на стр. 912. Правда, слова эти – о Пиросмани…
Для «русского Пиросмани» Ефима Васильевича Честнякова в этом томе места не нашлось. Для Леоновича нашлось – для Честнякова нет.
К абсурду жизни привыкаем и не можем привыкнуть. Полотна художника в избах служили половиками. Для половой тряпки не годились – жесткие. Слова о Пиросмани, кабы относились к Честнякову, были б неточны: «самоучка» прошел Студию И.Е.Репина, и нельзя сказать, что уцелевшие его композиции, его фантазии, его портреты статичны. Отнюдь.
Вглядывался, и мог бы вглядываться часами в детские портреты. Тонкость, НЕЖНОСТЬ черт и самого карандаша, провидческое содержание имеющей быть личности (мальчику лет 8, но личность сказывается и в 3 года) – завораживают и не отпускают. И совершенно отторгают, за ненужностью, вздохи и слова о патриотизме, да и всякую риторику. Чистый образ (если угодно, ОБРАЗ БУДУЩЕГО, о чем хлопочет Гордон, а мы и рады шевелиться по нашим провинциям, чтобы образ был правдив и наполнен) не детства только, но детства, которому БЫТЬ мужеством, дарит нам деревенский художник, превзошедший комильфо столичного академизма. И сообщает ТРЕВОГУ о судьбе этих детишек в лапотках и домоткани… Да что тревогу! Знанье. Из 20-х, уже трагических, попадать им в 30-е, в 40-е. Сломят они человека? Согнут? Заморочат? Или каким-то образом уцелеет он, не утратив и развив уже написанное на личике? (Да не сочтут кощунством элементарное изображение ПРЕДЗНАНИЯ, которое позволяли себе даже великие художники, рисовавшие Младенца на руках Мадонны. Чтобы грубостью младенческого лика подчеркнуть материнскую кротость? «Как он смотрит, РАКАЛЬЯ!» – возмущался Белинский)
12 янв. 6 г.
СОБЫТИЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ
Оно тянется, пожалуй, с осени пятого года, а к 1 числу марта Валентина Павловна Кузьмина, директор Литмузея, обязана покинуть пост и зданьице с колоннами – одно из украшений «Сковородки» – которое понравилось ВОЕННОПАТРИОТИЧЕСКИМ силам, и они хотят это зданье, этот «Колонный зал» Костромы занять. И займут, если по дороге не встретят интерес какого-либо коммерческого соперника, который купит их военный патриотизм к обоюдной выгоде. Пушкинскую библиотеку, что в самом центре, эвакуируют в поселок Октябрьский. Банк, который разместится в здании библиотеки, рекомендует ее сотрудникам помалкивать и радоваться.
Госпожа Павличкова, под холодной рукой которой уже прекращает существование Музей (уже его сотрудник Павел Корнилов, умница и златоуст, перешел на другую работу) тоже рекомендовала Валентине Павловне помалкивать. Тем не менее 10 января человек 15 самых разных по статусу и возрасту – от литстудийцев до профессоров-словесников пришли в Музей, пользуясь тем, что его еще не охраняют парни в камуфляже и с наганами. Пришли газетчики, пришли краеведы – люди, достойно представляющие костромскую интеллигенцию. Пришло 15, а могло бы и 150. То был бы уже митинг протеста.
Трудно доказывать,что 2 х 2 = 4, огонь должен быть горяч, а камень тверд и т.д. Хомо сапиенс должен быть мудр. Военный патриот – сознателен и решителен в деле защиты родины. Знание о ней получает он, читая книги… Лошади кушают овес, Волга впадает в Каспий, дважды два четыре ныне и присно и во веки веков.
В 1996 году Музей открывал Евгений Сидоров, тогда министр культуры. До того – литературный критик, который жаловал мои стихи и переводы, потом зам. ректора Литинститута. Я предлагал Жене поместить библиотеку института в подвал Дома Цветаевой, еще пустого. Подвал роскошный, сухой и просторный. Цветаева – поэт во многом «молодежный», прости господи, студентам с ней было бы хорошо. Этого не состоялось, ректор Пименов не выразил одобрения затее, но я не об этом. А я о том, чтобы Евгений Юрьевич, он же возглавлял и наше ЮНЕСКО, вздрогнул, узнав о беде, постигшей костромской музей. Так что МНЕ надо ВЗДРОГНУТЬ Сидорова тревогой о судьбе музея-подростка. 10 лет – что за годы!
Не знаю, вздрогнет ли он. Знаю точно, что вздрогнет покойный Дедков: все касаемое до культурной жизни страны было его личной заботой. Это для него употребил я юридический термин: большие и малые СОБЫТИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ, которыми ОЧРЕВАТЕЛА до состояния губки воровская наша «демократия», были предугаданы Дедковым.
13 янв. 6 г.
Только что проводил посланцев костромского телевидения Светлану Ярулину и оператора Илью. «Надо ли закрывать Музей?» Что сказать? Надо ли вырезàть из живого тела какую-нибудь селезенку? Убрать лишние извилины из-под черепа? КОМУ-ТО надо. Этими делами занималась проклятая власть долго-долго и никак не может остановиться.
Сказал им: ПО ЗАКОНУ Дом Пастернака и Дом Чуковского в Переделкине по смерти арендаторов должны были перейти живым арендаторам-писателям. ПРОТИВОЗАКОННЫМ действием некоторых авторитетных людей эти дома-музеи были спасены. Аркадий Райкин, Ираклий Андроников, видные писатели, музыканты, художники почувствовали себя ОБЩЕСТВЕННОСТЬЮ, отстояв эти дома. (Опечалила тогда меня Юнна Мориц словами о том, что цивилизованное общество отличается от дикого соблюдением законов. Будто вышла она из лабораторной колбы, а не материнской утробы, будто сама поэтесса и сородичи ее не испытали на себе режущую рознь закона-на-бумаге и беспредела на практике).
Нет худа без добра: люди, восстающие против варварства или простого кретинизма сверху – чувствуют себя общественностью, чувствуют себя народом.
Кострома людей думающих и ответственных должна всколыхнуться по поводу Литмузея. За поводом толпятся причины– как за невинным облачком на горизонте – тучи близкой бури.
Да, музей может быть более разнообразно-живым и активным, да, есть пробелы и в работе его и некоторая вялость в предпочтениях, да, безынициативность… Но не время числить грехи и слабости – время спасать очаг, и горящий и чадящий, от той силы, которая растопчет огонь, и останется пепел. «Колонный зал» украшает центральную площадь, и его присутствие именно в центре к чему-то обязывает костромичей.
Известно, чем была – неизвестно, чем будет Россия в этом столетии. Совершается выбор: неототалитарное государство с военизированной и полицейской идеологией – или государство, опертое на лучшие заветы великих гуманистов родины. Сегодняшняя волна дегуманизации широка и для многих гибельна, гребешком одного из валов захлестнет где библиотеку, где музей, где больницу, затопит, по слову Домбровского, ФАКУЛЬТЕТЫ НЕНУЖНЫХ ВЕЩЕЙ, а там и до людей ненужных доберется. Вон большой депутат московский договорился уж до НЕЦЕЛЕСООБРАЗНОСТИ поиска и захоронения тысяч солдат, павших в 41–45… Волна мутная и слепая, волна нарастает. Но ведь и схлынет. Надо устоять.
Сегодняшний абсолют: «НЕ ПРИНОСИТ ДОХОДА» – не должен быть абсолютом. Стальной гребень легко вычесывает вещи, дохода не приносящие – как вычесывал людей и целые классы.
Но не доходом единым, не хлебом, не брюхом живы мы, такие разные! А живущие брюхом, если они люди, нет-нет и почувствуют недомоганье, невнятную БРЮШНУЮ ТОСКУ недостаточной жизни своей.