8 марта 6 г.
С утра читаю разное – к армянскому вечеру (получен грант на серию вечеров во имя дружбы и взаимной радости армян, грузин, азербайджанцев и прочих ЛИЦ НЕРУССКОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ, оказавшихся в русском городе, где излишне русские идиоты зовут этих изгоев чертями, черножопыми и еще хуже). Ночью паразитировала в моем мозгу, и без того ослабленном тем самым роковым СОЗНАНИЕМ СТЫДА, история со вторжением госпожи Павличковой в Литмузей и похищением самых честных денег из сейфа, собираемых на памятник Бобке, на книгу Дедкова. Ночь почти бессонная. С грустью узнаю тот разрушительный для психики год – год презрения и ненависти к большому негодяю О., клеветнику, сыну негодяя уже великого – прямого убийцы Соломона Михоэлса.
Пишу эти строчки, отстраняясь от мыслейо негодяях. Читал Кима Бакши, влюбленного в Армению, ее людей и культуру, книжного червяка в недрах Матенадарана, автора уникального: его стиль и слог от страницы к странице – совершенно те же, что в наших бесконечных разговорах. Сидим в самолете и не замечаем времени от Москвы до Еревана. И от Кима – ни единого пустого слова! Много полуслов, какие-то паузы… Редкая близость и полнота пониманья. На каком языке говорить с павличковыми?
9 марта 6 г.
Так начинается путь в нервную клинику. Ночь опять полубессонная – сочинение писем Льву Аннинскому, Валентину Курбатову, Евтушенке, Солженицыным, Губернатору… Но главное как бы письмо – покойному Дмитрию Сергеевичу Лихачеву. (Тут и хватайте меня за руку и везите в психушку.)
Именно его имея в виду, надо бы написать и министру Соколову и Пиотровскому, возмущенным новыми происками чистогана – всеобщей пандемией купли-продажи всего на свете. Вот где мы догоняем Америку с ее священным мерилом: СКОЛЬКО ЭТО СТОИТ?
Явно льстя Губернатору обращением к нему и Лихачеву, обращаюсь к Виктору Андреевичу.
Как-то были Вы и Галина Ивановна, начдеп культуры костромской на Дедковских чтениях, где я неуклюже укорял мадам Иванову в поспешном отстранении меня от редакторства «СП – культуры». Эта восьмиполоска умерла естественной и скорой смертью на руках нового редактора Е.Зайцева. Помните написанную мной Вашу передовую статейку? Вам понравилось, и я бы уж расстарался впредь, поднимая культурный престиж родного города: именно Кострома назначена была бриллиантом нового ЗОЛОТОГО КОЛЬЦА и именно Вы назначены были его возглавлять. Дружественные мне московские редакции журналов, где я печатаюсь, подпитывали бы «СП-культ», чему благодарны были бы костромичи, лишенные ныне столичной периодики. С больничного одра прислал мне В.Я.Игнатьев приветственную телеграмму: ТАК ДЕРЖАТЬ!
Но КАК держать, когда ударено по рукам?
На месте Игнатьева ныне госпожа Павличкова – причина этого к Вам письма.
Это письмо – О СТИЛЕ, принятом руководителями культуры – от Ивановой до Конопатова. Если анекдотический Брежнев пришел в ЦК – в одном черном штиблете и в другом желтом, то мне совсем не до юмора, когда на одной женской ножке туфелька, а на другой лапоть.
Явившись в Литмузей, она не попросила Павла Корнилова рассказать о вещах, вряд ли ей известных, касаемых Флоренского, Сытина, Григорова, Писемского, о любопытнейших вещах, выуженных в архивах этимзамечательным тружеником. Она не заглянула в Летопись Музея – альбом публикаций, фото и проч., собранных за 10 лет работы. Одни эти материалы – уже ВИД НА ЖИТЕЛЬСТВО Музея. И тем более – книги отзывов – самое трогательное чтение: пишут мамы со слов малолетних чад своих, пишут школьники всех возрастов, пишут студенты и профессора, пишут захожие экскурсанты на разных языках, пишут слепые, кто мог только СЛЫШАТЬ Корнилова или Кузьмину, Сапрыгину или Ершову… Пишут глухие, кто мог только видеть. Пишут ветераны и курсанты…
Полюбопытствуйте, Виктор Андреевич – чтоб не позволять вежливой ХУЛЫмосковской, которую позволяют себе люди именитые, не видавшие ни Музея, ни самой Костромы. Но они хулят Музей – со слов нашего культурного начальства. Полюбопытствуйте взглянуть на эти альбомы – Вам, возможно, захочется отметить 10-летие Музея в мае 2006 и наградить как-нибудь, желательно, и материально скуднооплачиваемых и бескорыстных работников подлинной культуры – а не надсмотрщиков над ней, извините.
Госпожа Павличкова заглянула в другое место – в сейф и обнаружила там конверты с деньгами. Эти деньги собирал я – на книгу моего друга Игоря Дедкова. Так должны поступать друзья, еще, по недоразуменью, живые и покуда еще вменяемые. Книгу Дедкова собирает его вдова Тамара Федоровна: это переписка замечательного критика с писателями, вполне представляющими ВЕЛИКУЮРУССКУЮ ЛИТЕРАТУРУ в конце 20 века. Астафьев, Распутин, Быков, Гранин, Адамович, Абрамов, К.Воробьев, Залыгин… Книга, которую собирать приходится трудно и долго, должна оказаться бестселлером. Кроме «великих» адресатами Дедкова были люди неизвестные, наши земляки отовсюду, и не только земляки.
Банковский счет на это дело объявлен был и на чтениях 8 апреля 2005 г., и в костромской прессе, и в интернете. А костромичей, кому проще деньги отдать мне или Валентине Павловне, чем переводить, просил я делать это непосредственно. Литмузей – дом нашей Интеллигенции, НАШДОМ, и обиход его – обиход домашний. Тепло и доверие – домашние. С толикой милой провинциальности – со всем тем, что СТРЕМИТЕЛЬНО УТРАЧИВАЕТСЯ по ходу цивилизации, главного врага культуры. Вы юрист и знаете, как печальна презумпция недоверия, коей руководилась госпожа Павличкова, изымая деньги, ЧИЩЕ которых и благоуханнее не бывает – деньги, отданные на благое дело человеком небогатым.
Печальна, да, эта презумпция. И настолько, что, бывает, человек, которому не поверили и обвинили в toм, чего он не совершал, в доказательство своей правоты налагает на себя руки. Так случилось с одним близким моим человеком:
– Ты украла простыни?
– Нет, не я.
– Ты! Ты последней уходила из стационара…
Чтобы доказать, что не воровка, эта женщина повесилась. Госпожа Павличкова теперь требует от каждого, чье имя на конверте, где его тысяча рублей лежала неприкосновенно, доказать, что да, это моятысяча, это я отдал Леоновичу на книгу…
Я же ПОТРЕБОВАЛ от Павличковой ИЗВИНИТЬСЯ перед Валентиной Павловной, директором Музея, и вернуть эти жалкие 30 тысяч.
Я написал ей, что она наступила на грабли и дал ей срок одуматься и исправить ошибку – иначе черень граблей, их ГРАБЛЕВИЩЕ, перехваченное мной у самого лба, угодит ей в лоб. Этого она не сделала.
Виктор Андреич! Кто у тебя командует культурой? (Я рад перейти на ты – как мы перешли по ходу длинного коридора, когда ты провожал Гордона, Вераксу и меня).
Среди тех денег, что были в сейфе и тех, что у меня здесь и в Москве, – деньги Фазиля Искандера, Льва Аннинского, Евгения Евтушенко, Сергея Яковлева, Игоря Иртеньева, Валентина Курбатова – у них язык похлеще моего. ЗАЧЕМ НАМ ПОЗОРИТЬСЯ, Виктор Андреевич?
Павличкова тебя подставила, объявив обещанный тобой 3 этаж ее Музея – аварийным. Дескать, гнилые перекрытья.
Господин Конопатов распорядился с инвалидки Маши Чапыгиной взыскать плату за презентацию ее книжки в Литмузее – ты чуть ли не покраснел, занося казус себе в блокнотик.
О деньгах на памятник пожарному псу Бобке, спасавшему младенцев из огня (материал Л.Колгушкина о старой Костроме – в № 4 и 5 «Костр. Земли») надо писать отдельно. Нам повезло, что был такой пес, что он, беспородный, спасал наших пра-пра дедов и бабок, что ему, может быть, обязаны мы своей драгоценной жизнью. Как знать?
Идет год ОГНЕННОЙ СОБАКИ. Парфеньевский глава Лихачев, услыхав про Бобку, торжественно обещал 5%стоимости coopужения с радостью предоставить нам – во имя самоотверженности и геройства, памяти и примера этого пса: вопреки приоде собачьей он не боялся огня…
Первый конверт НА БОБКУ был от Николая Вераксы. И эти 5 тысяч были изъяты.
….
В музее Марины Цветаевой на 2 этаже стоит СЛЕЗНИЦА – шаровидный аквариум, где на дне всегда купюры разного достоинства и вида – наши рубли и валюта разных стран. Деньги ночуют в сейфе директрисы Музея – Эсфири Красовской, моего давнего друга. Будете… извини, будешь в Москве – зайди в этот чудесный ДОМ, попроси, чтобы Галина Данильева провела тебя по его комнаткам, показала антресоли Эфрона, «окно в небо», камин, роскошную библиотеку… Ведь коридоры власти так утомляют! Сейчас там выставка из Костромы – гобелены.
Из цветаевского Дома я увозил книги в дар Парфеньевской библиотеке, в дар нашей центральной. К нашей теме: из дома Чуковских парфеньевцам как-то отвез несколько хороших книжек, Лидия Корнеевна ждала ответа долго-долго, поднимала брови… Ей было ДИКО, что никто ей не сказал «волшебного слова» СПАСИБО. Туфелька и лапоть.
Те же библиотекарши, добрые, в общем, бабы, но нестерпимо невежественные, ревизуя соседнюю библиотеку села Матвеева, списывали, бросая на пол, книжки Курочкина, Бориса Корнилова, Дмитрия Кедрина… С Кедриным я вырастал, Кедрин жизнью заплатил за отвагу своего таланта… Ночь я не спал, вспоминал стихи, обещал себе, что утру им сопли, что и сделал, прочтя «Зодчих», когда приехали мы в Парфеньево с презентацией книги Ирины Тлиф о родовé Розановых.
… Образумь, пожалуйста, холодную чиновницу Павличкову! Умоляю! Иначе – по числу конвертов – получит она свои 17 щелобанов. С сором в избе будем справляться внутри избы. Условия, на которых г. Павличкова намерена продолжать работу Литмузея, неприемлемы. Это невежественная регламентация всех инициатив работников Музея. За все 10 лет не было ни одной инициативы вредной или глупой. А совершенствовать работу надо – кто ж спорит? И – дорожить уникальностью такого Дома в таком уникальном Городе.
С миром!
Владимир Леонович
9 марта 6 г.