С кем, в какой компании умереть мне со стыда?

10 декабря 5 г.

Умер Георгий Жженов.

Человек душераздирающей близости. А вещь не были знакомы. Сколько я порывался: написать, послать книгу, одну, другую, позвать старика в РЕПКОМ ………

Перестать чувствовать себя идиотом, поговорив ЗА ЖИЗНЬ с родным человеком. Передача о нем. Его последние стихи – некрасовские – о бомже, мерзнущем на скамейке возле иномарок. Мои коллеги поставили там свои иномарки… Грех, я знаю, грех и пижонство – сказать, что буду счастлив УХОДЯ послать к сакраментальной Матери всех вас на ваших иномарках.

Вспоминая: УХОЖУ ОТ ВАС, ЗВЕРИ…

Бомж замерзнет. С кем, в какой компании умереть мне СО СТЫДА? Господи, раздобрись!

11 декабря 5 г.

Были с Викой в музее нар. творчества на ул. Терешковой. Что извне, что внутри, что по сути – краса и прелесть. Люба, а лучше Любава в ОЛЬНЯНОМ своем глухое сарафане ждала детей этого своего братства по имени ОБЕРЕГ, скептически выс­лушивала пункты культурной программы, с которыми мы пришли, вписывалась во всю рукотворную роскошь, в основном, берестяную как царица в Палату приемов.

Детишки приводили, садились за стол, клеили из бересты каждый что ему задано.

Момент истины. Место ее обитания. Жизнь Любови Лебедевой сложена – слажена – из этих моментов. Происхожденье этого дворца занятное. Русская умелица со своими бере- сточками понравилась в Италии, на выставке, некоему синьору, вышла за него и построили она в Костроме краснокирпичную виллу, достойную любования и профессионального описания как произведение архитектурного искусства. Нет, речь уже не о Любе, директорше музея, а об Наталии Забавиной, его хозяйке. И та – в суровом балахоне с вышивками, он к лицу обеим. В здании музея раскинут прилавок со льняными полотнами.

– Откуда лен? Из Египта?

– Костромской.

Не последний ли? Как знать. Культура заброшенная,но лен дорог.

Может быть, это и спасет льнянщиков.

Помню, как в Николе бились мы со льном. То его расстилали по стерне, то собирали в снопики, то опять расстилали… Лен НЕДОЛЁГА – не долежал своего, увезли из-под снега, лен перележалый, пойдет на паклю. Лен середний. Бывают такие волосы:

Я шел в раздумьи праздном: как проступает празелень

сквозь золото ленивое, и оттого у льна

такая блеклость и покой, такие тихие тона…

Так с 9-м моим классом лен мы РАЗОСТИЛАЛИ, пока колхозники отживающего век колхоза опохмелялись, готовясь кто к шабашке, кто к рыбалке. Или готовясь в зимогоры – питерские, московские. Нынче разнообразная вохра, новая опричнина высасывает мужскую молодежь с веками обихоженных земель подобно гигантскому ВСАСУ. Процесс всемирный, более чем печальный особенно у нас, процесс гибельный со всех сторон, и не следует заслоняться от него словечком: объективный. Объективна смерть одного человека. Но губительные процессы, чья тысячекратная равнодействующая тысяч и тысяч субъективностей, – процессы, загоняющие в тупик целые народы и, возможно, все человечество, называть и считать объективными, то есть роковыми, – нет, нельзя.

13 декабря 5 г.

Не отпускает чувство утраты – смерть старика Жженова. Не отпускает та печаль, что вот, жили в одно время, жили во многом одним и тем же, СИРОТЕЛИ на-людях, когда твое сокровенное было им, людям, чуждо и досадно, а то и смешно… жили порознь и незнакомо друг другу – и он умер, и я умру, и вовсе не бóльшая часть моя, как надеется Гораций, встретится, может быть, с его частицей, она-то будет побольше… (Пушкин избежал такой арифметики. Уже одно это ставит его выше Горация:

Non omnis moriar: multague pars mei …

Чтобы эту случайную сегодня тему закрыть, вспомню:

Себе по праву и по нраву,

как повелось от римлян, сам

воздвиг я ПАМЯТНИК на-славу:

охлопал стог и очесал.

На памятнике разумею

КОРОВЬЕ СЛОВО обо мне:

ОН БЫЛ ПОЭТ, НЕ ГНУЛ ОН ШЕЮ

В РАБОВЛАДЕЛЬЧЕСКОЙ СТРАНЕ,

КОГДА ЧТО ДЕЛАТЬ, ЗНАЛ И ДЕЛАЛ,

БРАЛ В РУКИ ВИЛЫ И ТОПОР,

В СТРАДУ ОТЕЧЕСТВА НЕ БЕГАЛ,

ЗА НЕДОСУГОМ, ЗА БУГОР.

Для улыбки: отчитываясь в том, чем благовидно занят, и пиша о себе в 3 лице, отослал требуемый отчет в жюри ГОСПРЕМИИ–99, завершив его таким своим ПАМЯТНИКОМ. Надо потешить Вику…

В коровьем-то слове я уверен. Мои стога не чета были полугнилым зародам и катушкам, серевшим на травленом жнивье Горнюхи. Наше сено было шелковое, скользило, благоухало – сам бы жевал! – и земляничинки там краснелись, и сольца, наверно, слышалась коровкам – соль СЕДЬМОГО ПОТА.

Нет, весь я не умру!)

15 декабря 5 г.

– Грехи твои известны. Добрые дела сомнительны. Что скажешь?

– Был при одре умирающей деревни, Господи.

– И то…

Интонация загадочна, так я и не понял, одобрен ли Свыше.

Последние мои ночи – с прогалами.

Чего в мой дремлющий тогда не входит ум…

Мысли мои, однако, представляют собой «ограниченный контингент», ведущий себя соответственно.

Но хорошо думается об Игоре Дедкове. Греет он меня, даже тогда, когда сам в отчаянии. Наткнулся на запись 93, кажется, года: Игорь приглашен Пьецухом, редактором «Дружбы народов», обозреть журнал за год. День этот помню, сидели в Большом секретариате, в голубом зале, не просыхающем от банкетов как до, так и после перестройки.

Упывайтэсь, бэнкэтуйтэ,

Я вжэ нэ почую…

(Помню самое первое впечатление от ЦДЛ: вековой дух ресторана, дух обжорки в Дубовом зале… Кстати и к тому разговору:

– Проходил, Господи, не глядя и не здороваясь, быстрым шагом сквозь тот ресторан.

– И то…)

Так вот, была почти вся редакция на том обзоре, я слушал и дивился: ВСЕ прочесть, за ВЕСЬ год и подробно и толково оценить все материалы. Это сколько ж надо времени и труда! Польщу сам себе: когда дошло до моих материалов, Игорь посветлел. «Тексты этого автора всегда…» и дальше что-то доброе, завышенно доброе… Кажется, то была статья о Лидии Корнеевне в связи с выходом книжечки ее стихов. Сама Л. К. заметила: единственный отклик…

Примечательное место в записи Игоря: за обзор ему следовало вознагражденье, чему немало он изумился. Никогда РАНЬШЕ не получал денег за такие вещи, и вот теперь…

Изумление Д. должно вызывать сегодня наше изумление. Долдоны чистогана успели вдолдонить и в мой, по крайней мере, ограниченный контингент соображений то простое соображение, что ДАРОМ ничего не делается. Но тут, слава Богу, я сын своей матери Боголюбской Ольги Алексеевны. «Лодик, делай свое, не делай чужого! Лодик, даром не работай, тебя засмеют». Сама же поступала ПРЯМО ОБРАТНО своим речам… Была врач от Бога, к ее кабинету целый день очередь, к другому терапевту 2-3 человека…

Через несколько дней презентация книг Дедкова в Москве в ЦДЛ. ЗЕЛЕНЫЙ ТОМ Дедкова, дневники за 40 лет – подвиг Игоря и подвиг Тамары. Издание – подвиг издателя Станислава Стефановича Лесневского. Кто кого измучил, Стасик Тамару или наоборот, или взаимно, значения не имеет. Появилась книга редкая по, уж извините, НЕОГРАНИЧЕННОСТИ контингента мыслей о мировой жизни, исходящих из русского провинциального города – честь ему!

Жизнь наша оказалась ИСТОРИЧЕСКОЙ, а выглядит простой бытностью. Жизнь каждого из нас казалась бессильной перечить той системе общей жизни под Лениным, Сталиным и далее, включая Путина. Но оказалось, что личная антитеза, выраженная и выстраданная Дедковым, чего-то стоит, и больше, чем принято думать.

Мой друг поэт Александр Тихомиров заметил:

зло борется со злом –

добро же ЧТО-ТО ПОТИХОНЬКУ СТРОИТ.