Колхозница

(Елизавета Михайловна Кострова)

Ольга Колова. СЕЛО МАТВЕЕВО…

«Жизнь прожить — не поле перейти» — гласит народная мудрость. Действительно, жизнь человеческая сложна, а порой и сурова. Особенно если она длиною в столетие, вместившее в себя несколько войн, революцию, большевистский террор, голод и непосильный труд…

Двух лет не дожила Елизавета Михайловна Кострова до своего столетнего юбилея, который могла бы отпраздновать в счастливом окружении своих детей с их семьями, 17-ю внуками и 19-ю правнуками.

Родилась она в 1909 году. С детских лет познала тяготы крестьянской жизни. Революционный переворот 1917 г. пришёлся на пору её отрочества и обучения в школе, а послереволюционные 1920-е годы с их неустройством, нехваткой самых необходимых вещей, голодом — на пору юности. Замужество Елизаветы в её 20 лет совпало с началом коллективизации. К зажиточному, крепкому хозяйству мужниной семьи, в которую она вошла, представители новой власти отнеслись с недоверием, что обернулось убавлением земельного надела Костровых. Чуть позже пришлось пережить трёхлетнее заключение мужа: он был репрессирован как «классово чуждый элемент».

На долю Елизаветы Михайловны выпали самые трудные годы колхозной жизни. Работа от зари до зари в поле, на ферме, за которую колхозникам почти ничего не платили. Заботы о семье, рождающиеся один за другим дети — их нужно было накормить, обуть, одеть и в школу отправить. Тяжёлым испытанием стала Великая Отечественная война, когда ей пришлось работать изо дня в день из последних сил и одной, без мужа, ушедшего на фронт, растить четверых детей. И это испытание выдержала: сберегла детей, дождалась мужа. Была удостоена правительственной награды: медали «За доблестный и самоотверженный труд в годы Великой Отечественной войны». Затем — послевоенное строительство, когда страна восстанавливала разрушенное войной хозяйство. И снова: семья, рождение детей, воспитание их… И — работа, работа… Работала, как говорят, от звонка до звонка. Предпенсионные годы дорабатывала уже в совхозе.

…Читая воспоминания Елизаветы Михайловны, записанные и сохранённые её внуками и правнуками, слушая живой её рассказ в аудиозаписи, я была глубоко поражена и восхищена её терпением, смирением и душевной силой. Как не согнулась она под тяжестью ноши такой, как рук не опустила? (Иные не выдерживали, оставляли дом — выпустив скотину и оставив открытыми ворота, уходили куда глаза глядят.) И долго ещё мучил бы меня этот вопрос, если бы сама Елизавета Михайловна не ответила на него. Голос, звучащий с кассеты, произнёс: «Говорю прямо: Богом хранимо было».

Велика же была вера! Пройдя такие тяжёлые жизненные испытания, Елизавета Михайловна не возроптала на Него, не разуверилась и в конце жизни своей прямо утверждала: именно Всевышний помогал ей в те трудные, богоотступнические годы. По вере её и по смирению, видимо, Господь укреплял её душевные и физические силы. И долголетие послал. Дано ей было понянчить внуков, правнуков, увидеть, как взрослеют они и мужают.

Представляю читателям воспоминания Е. М. Костровой — не только как автобиографический материал, но ещё и как живое, подлинное свидетельство о более чем полувековой жизни в деревне.

Из воспоминаний Елизаветы Михайловны Костровой

ДЕТСТВО. Родилась я в деревне Городище. Хозяйство у нас было середняцкое. Нас было у матери четверо. Старшей дочке восемь лет, мне три года, и ещё родился маленький ребёнок, когда началась война 1914 г. Отца взяли на фронт, мать с нами осталась. У нас тогда была своя полоса земли, лошадь. Землю обрабатывали, всё делали сами. Мать получала небольшое пособие на детей.

Когда мне было семь лет, а сестре — двенадцать, сестра пошла с матерью в поле работать, меня при братьях в няньках оставили. Мать оставляла нам караваец (кашу), а сама уходила на целый день в поле. Я сделала клетку у дома, в саду, из досок. В ней был столик и лавки; мы тут «готовили» себе еду из щавеля и лука. Два года я была нянькой при братьях.

В 1917 г. прошла революция, отец вернулся с фронта. Через год, в июле месяце, у мамы родилась девочка. И я на девятом году осталась с таким ребёнком водиться. У нас с братьями всё было распределёно. Я ребёнка распелёнываю, младший брат несёт тёпленькие пелёнки с печки, старший — молоко из печурки достаёт. Без шалостей не обходилось: пока ребёнок без пелёнок лежит, мы в зыбке качаемся. Однажды я говорю: «Давайте ещё раз качнёмся!» Качнулись, а верёвка порвалась. Побежали за мамой. Мама пришла, стала выяснять, как случилось. Я сказала, что только стала подносить к зыбке ребёнка, верёвка и порвалась. Конечно же, нам не поверили.

Всего труднее было, когда молотьба шла. Будили меня в четыре часа утра, когда самый сон был. Один раз заснула, проснулась, когда девочка от крика уже охрипла. Девочка прожила год и умерла. Когда мне был десятый год, я пошла овсяные жнивы жать. Братья оставались одни. В 1920 г. ещё родился мальчик. Я была уже хорошая нянька. Кроме этого, я ломала листья капусты для телят, встречала с выпаса вечером коров и овцу. Через год и этот мальчик умер от воспаления лёгких. В 1922 г. мама родила ещё одного мальчика. Оставались водиться братья, а я работала с матерью в поле.

Всё-всё делала. Годы те были очень трудные: сахара и соли не было до 1923 г. Кадушки, где соль хранилась, разрубали на щепки и со щепками похлёбку варили. За солью ходили за Ананьино, в волок. Отец работал тогда в лесу, им давали немного сахара, а так пили чай несладкий.

ШКОЛА. В 1917 г. меня отправили в школу. Но в школу я ходила только тогда, когда всю работу сделают со льном и надерут круп. До революции два раза в неделю в школе преподавал священник. В двух младших классах — молитвы, в третьем и четвёртом — Священная история (Ветхий и Новый завет). После революции священник приезжал один раз в неделю по просьбе родителей и проводил занятия вне школы, в частном доме. В школе была икона, а дежурный старшеклассник для всех читал молитву: «Преблагий Господи, ниспошли нам благодать Духа Твоего Святого, дарствующего нам смысл и укрепляющего душевные наши силы, дабы внимая преподаваемому нам учению, возросли мы Тебе — нашему Создателю, на славу, родителям же нашим в утешение, Церкви и Отечеству на пользу». А перед обедом читали «Отче наш».

После учения каждый день читали другую молитву: «Благодарим Тебе, Создателю, еже сподобил Ты нас внимати учения…»

Кто молитв не читал, того без обеда оставляли. Обед приносили с собой тихоновские, поломские, фоминские, а городецкие бегали домой.

С 1918 г. икону убрали, молитв не читали. Учились в двух домах. В одном доме учились 1-й и 3-й классы у одного учителя, во втором — 2-й и 4-й — у другого. Дома были двухэтажные. На первом этаже раздевалка была, а на втором учились. Хозяева жили в боковушке. Учителя — на другой квартире. Два года я училась у Варвары Павловны Зерновой. В школе велись уроки грамматики, истории, русского языка, географии и арифметики.

Я пришла в школу читающая. Букваря мне не дали, а дали книгу «Добрые семена». Хотели перевести во 2-й класс, но арифметику я знала плохо, поэтому начала учиться сначала.

В 3-м классе я училась у Павла Петровича Розанова, который впоследствии учился в семинарии; позже его посвятили в священники. С 1924 г. он был священником в Матвееве. Я у него венчалась. В 1930 г. Розанова сослали.

В 1936 г. храм в селе разрушили. После ссылки Павел Петрович приезжал в Матвеево, помогал многим деньгами. К нам заходил чай пить, так как они с моим отцом были друзьями, учились вместе в школе.

В школу я ходила в лаптях, которые плёл сам отец. По снегу — в валенках, а когда снег растает — босиком. В 1922 г. ещё немножко в школу походила. Сказали: «Надо водиться». Я заревела и домой пошла. Больше в школу не ходила.

ЗАМУЖЕСТВО. С 1924 г. отец стал ходить в город на заработки (один год — в Москву, а потом всё — в Ленинград). Он плотничал и был мастером столярного дела. Стал присылать из города посылки и деньги. Мы стали «на ноги вставать». Старшую сестру одевали с маминого плеча, — купить было негде, — перешивали мамины платья. В 1923 г. я пошла в беседу. Всё на мне было исключительно домотканое, только на голове был ситцевый платок. В 1924 г. сестру выдали замуж, и я осталась за старшую. Тут уже стали одеваться лучше, не только в портянину. С 1924 г. по 1929 г. жилось хорошо, можно было всё купить: продукты и одежду.

В 1929 г. я вышла замуж. Сначала жениха выбрала случайно. В пятницу 4 января я сговорилась с Апушкиным из деревни Кунаково, что вечером приедут свататься. Парень был видный, гармонист. Но отцу не по душе пришёлся. А утром, в 9 часов — стук в дверь. Приехал на лошади Владимир Костров с отцом свататься. Мой отец с Костровыми в городе вместе работал, вместе жил. Отцу Владимир нравился, так как был мастером и с отцом своим жил дружно. Но с порога отец мой сказал гостям, что зря приехали. И Костровы решили чаю попить и домой ехать. Пока пили чай, мама пригласила меня к ним посидеть вместе. Я посидела, потом с Владимиром наедине поговорили, и я решила за него замуж идти. А кунаковскому жениху отказала.

Свадьба моя была 13 февраля в Матвееве. За мной приезжал священник. Называлось это «поднимать невесту». Венчались в Матвеевской церкви. Переодевалась для венчания в доме Розанова. После того, как невесту привезут, священник идёт с хором «поднимать жениха». В церковь жених с братом шёл впереди, я — сзади (родители на венчание не ходили). В церкви зажигали паникадила. Бедным было принято зажигать одно, зажиточным — два. Нам зажигали два. Народа в церкви было много, приходили родственники. После венчания поехали в Городище, на невестину сторону. Всю ночь гостили. Чай пили первый раз, потом плясали, второй чай пили, потом опять плясали, потом ужинали (квас, студень, суп). В 10 часов утра ехали на женихову сторону гостить. Гостили до полуночи. Утром родители невесты приезжали за молодыми и везли к себе родителей жениха. У Костровых в этот день было две свадьбы: у Владимира и у его сестры Марии, поэтому гостей у них было много целый день. А всего в этот год в селе было 26 свадеб. Бывало до шести венчаний в день.

В семью меня привели одиннадцатою (свёкр, свекровь, мать свёкра, брат с женой и ребёнком, холостой брат, две сестры и муж мой). Хозяйство было полное: 3 коровы, лошадь, 4 овцы, поросёнок, куры. Работы хватало. Была своя полоса земли. На лето мужики ходили в город на заработки. Бабы одни оставались, работали в поле, вели хозяйство.

КОЛXО3. В феврале 1930 г. у нас родился сын Михаил. В зиму приехали домой мужики, начались лесозаготовки. Всех гоняли за Тихонову гриву, за 17 километров. Платили очень мало.

Весной муж опять уехал в город, вернулся он в декабре. Тогда и начали в колхоз загонять. Целые ночи просиживали на собраниях. У нас свекровь там сидела. Голосовали так: «Кто за колхоз?» — лампой посветят — никого; «Кто против?» — посветят — тоже никого. Боялись «против» руки поднимать. И всё же, как ни как, сбили людей в колхоз. Мы вошли в него первыми. У всех забирали семена и ссыпали в церковь. Потом в газете была статья Сталина «Головокружение от успехов», и все из колхоза стали выходить, осталось семей 20. Им колхоз наделил земли вокруг села. Далее — беднякам, потом — середнякам, остатки — тем, кто посправнее (их называли подкулачниками). Мы из колхоза вышли, и нам намеряли около реки Ухны, за два километра от села. Семена выдали обратно: 75 процентов вернули, а 25 процентов — на утечку.

В 1931 г. мы снова вошли в колхоз. Обобществили скотину и утварь. Мы в колхоз отдали двух коров, лошадь, тарантасы, телеги, плуг, зимнюю утварь — всё отдали. Ой, жалко было! Обобществлялись и постройки. Всё оценили и обязали ещё налог за всё заплатить. Себе ничего не осталось. Люди стали правдами и неправдами уезжать. Оставляли всё и уезжали в города.

В колхозе тогда доставалось мало. Хлеба не хватало. Ели и крапиву. Как раз в тот год был ещё и на картошку неурожай… Так вот деревни и стали пропадать. Отвели колхозу делянку леса для постройки скотных дворов. Я ездила два раза в день под Бабкино, за девять километров в лес на заготовки. До самой воды возили лес на лошадях. Летом бабы стали пахать, а мужики работали на постройке скотного двора на 100 голов. Мужики из Григорова строили силосную башню на 300 тонн. К осени двор построили, всех коров туда перевели, оставив по одной корове в хозяйстве.

Сынишку маленького одевала так: из одной своей юбки рубаху сошью, из другой — штанишки. Когда в девках была, юбки носили в четыре полосы, потом мода на узкие юбки пошла, — так отстригала от юбок лишнее и шила. Нечего было купить и не на что купить.

Осенью хлеб убрали, молотили уже в зиму. Брат мужа вместе с женой и ребёнком уехал в Кронштадт работать. В 1932 г. мужа выбрали председателем колхоза. Три месяца он побыл председателем. Осталось 2 гектара неубранного овса под снегом; пропали две лошади с пастбища, за что правление признало его «классово чуждым элементом» и «неблагонадёжным». Судили его и счетовода 5 января 1933 г. Дали по 10 лет. Подавали мы за мужа кассацию, сначала в область, потом в Москву. В области статью ему изменили — «халатность» — но срок оставили тот же. В Москве срок уменьшили на 5 лет.

Проводив мужа в тюрьму, я осталась с двумя детками (в октябре 1931 г. родила сына). Меня сразу послали на самую тяжёлую работу: на лесозаготовки. Сначала я работала на вывозке, а потом — на сплаве. 75 кубометров леса в день мне надо было в реку столкнуть. Мне тогда было 23 года, а золовке моей, которая со мной работала, было 18 лет. Вот, нам на двоих задание — 150 кубометров брёвен в реку столкнуть. А сплавни далеко, вершинку замахивает… Катишь, катишь… Но справились и с этим делом.

В мае приехал брат мужа из Кронштадта, так как ему дали 24 часа на освобождение места, как брату судимого. В июне мы с родителями разделились. Мне выделили телёночка — выкармливай.

Летом — сенокос. Детей носила я на «колхозную площадку». Бывало, встанут они до звонка, а Михаил сидит и поёт: «Сейчас “площадку” зазвонят, сейчас “площадку” зазвонят». Как зазвонят, так и шли в «площадку». Зимой в темноте это было, а летом часа в три, в четвёртом. Первый звонок был в три часа. А в половине четвёртого мы уже выходили с косами на работу. Бывало, идём у кладбища, солнышко только ещё встаёт, мы идём на Брюханиху. И домой приходим — солнышко закатилось.

В 1934 г. маленький сын умер (угорел). В феврале 1936 г. освободился муж. Он отбывал срок на канале Москва—Волга. Там прошёл курсы и стал помощником прораба. Вскоре по возвращении прораб предложил ему набрать команду и приезжать на канал вольнонаёмными.

В 1935 г. поставили меня бригадиром по льну. Лён теребили по ночам. 26 ночей я там отсидела. Кто придёт, кто не придёт, а я была обязана всегда там находиться. С работы вечером прибежишь, чаю только попьёшь и в ночь идёшь работать (до 12 часов). Сын маленький один оставался. Ни огня, ни спичек ему не оставляла. Спрошу: «Миша, тебе страшно одному?» — «Нет, не страшно, — говорит, — я лягу и слушаю, как парни на улице песни поют, так и усну». В 1936 г. меня назначили возить воду на ферму. От 12 до 16 бочек воды в день на ферму мне надо было привезти. Да ещё колхоз заключил договор с маслозаводом: три бочки воды в день на маслозавод привезти. Платили 50 рублей: 20 рублей получал колхоз как за гужтранспорт, и 30 рублей получала я. И я была тогда так рада тому, что у меня появились деньги!

Обязанностью моей было ещё молоко с фермы на завод привезти, потом сыворотку и обрат (просепарированное молоко) увезти на свинарник. В общем, работы хватало.

А зимой прорубь-то вся замёрзнет, хотя и закрывала её рогожей да деревянным кругом. Разрубаешь её, разрубаешь. Сани обледенеют, бочка обледенеет, сама водой-то вся оплещешься и как тумба какая идёшь. И мороз — не мороз, всё равно возишь.

В декабре 1936 г. я родила сына Николая, а в феврале 1937 г. поехала к мужу. Здесь был страшный голод, — в колхозе ничего не доставалось. Давали только паёк тем, кто на ферме работал, а там осталось всего 30 голов, так как остальных прирезали и сдали государству. Я из-за маленького ребёнка на ферме работать не могла, вот и поехала с детьми.

Мужу хотелось поглядеть, как по каналу пойдут первые пароходы. 2 мая 1937 г. первым по каналу пошёл пароход «Иосиф Сталин», затем — «Михаил Калинин», третьим — «Вячеслав Молотов». Каждый шёл через четверть часа. В первый день по каналу прошло 10 пароходов. Муж увидел результат своих трудов. До 17 мая мы там дожили и поехали домой — не нравилась Владимиру городская жизнь.

Дома муж стал работать на реке Вохтоме, на строительстве плотины, а в августе его пригласили работать в МТС, ремонтировать машины и комбайны. Там платили деньгами.

Я работала в колхозе: в полеводческой бригаде. В колхозе работали на трудодни. Когда что-нибудь давали, когда — ничего. Говорили: «Ваше в поле осталось». Урожай распределяли так: в первую очередь — государству, во вторую — трактористам (3 кг на трудодень было гарантировано), в третью — на семена, далее — на фураж, остальное делили колхозникам. Дисциплина в колхозе была железная. Если в 4 часа утра не придёшь на конюшню за лошадью, конюшню запирают, иди в правление. Там 5 трудодней снимают — простой за свой счёт. Вот и уходили из колхоза. Оставляли дома, скотину и уезжали в города.

В 1940 г. мы перешли в новый дом, где к тому времени отделали второй этаж. Отделывали дом по вечерам, так как днём были на работе. Я помогала мужу: кирпичи для печек возила с кирпичного завода, все кирпичики через мои руки прошли по два раза. Муж вечерами перегородки внутри дома ладил, а я ему лампой светила. Тётка попросилась к нам жить, мы её взяли.

К началу войны у нас уже было четверо деток. 29 декабря 1941 г. проводила мужа на войну, осталась с детьми да с тёткой. Старшему сыну было 12 лет, второму сыну — пять, третьему — два годика, девочке десять месяцев. Да тётка моя двоюродная с нами была 70-и лет. Вот так я осталась в войну. Хозяйство было: корова и овца. Надо было всё обеспечить: дровами запастись, сеном… Как-то управлялись… Прибежишь с работы домой и — в огород. До сих пор удивляюсь, как смогла прокормить корову и овцу: ни выходного, ни отпуска… Ведь только с Михаилом вдвоём… И всё-таки прокормили! Прямо говорю: Богом хранимо было.

Работала я на ферме, там давали паёк: 800 г хлеба в день. Тётка получала 200 г. И на каждого ребёнка была карточка на 200 г. В 1942 г. паёк не давали, а что достанется в колхозе на трудодни, то и ели. У меня была корова и овца, так продавала ягнят за хлеб. Когда эвакуированные из Ленинграда приехали, стала молоком торговать. 1942 г. — самое трудное время: голод, собирали клеверные головки, толкли их и ели.

На ферме всё делали вручную. Было три доярки. Работали без выходных. Если отпускали иногда одну, то две оставались работать. Корм возили сами на лошади.

Потом лошадь пала. На нас в суд иск подали на 23 тысячи. Суд затянулся (много тогда судов было, судили за всё: кто хлеба себе немного взял, кто сказал что-то не так; боялись себе чужое взять — лучше крапиву есть). Сменился председатель, и дело наше прикрыли. Стали мы навоз на санках возить и на носилках носить. Потом нам быка дали для такой тяжёлой работы. В 1944 г. меня бык забодал, две недели в больнице лежала да месяц потом на перевязки ходила.

Весть о победе я услышала от доярки, с которой мы работали: «Линка, война закончилась!» В 12 часов в центре села, на площади, был митинг. Плакали все, особенно те, кому ждать уже некого было. В августе 1945 г. пришёл домой муж: демобилизовался. Месяц он отдохнул и пошёл работать в МТС. В мае 1946 г. я родила сына Александра и на ферму больше не пошла, работала в полеводческой бригаде. По окончании войны получила правительственную медаль «За доблестный и самоотверженный труд во время Великой Отечественной войны 1941—1945 годов».

В июне 1957 г. за хорошую работу меня послали на выставку в Москву. Там было на что посмотреть, но всё это была показуха — везде так не жилось. Там были показательные участки зерновых и живность: коровы, овцы, свиньи, лошади… Была я там 10 дней.

При каждом председателе в нашем колхозе свои порядки были. Бывало так, что должны были косить девять копен сена в колхоз и только десятую — себе. Как-то год был плохой, лето сырое, и мы всё на колхоз никак не могли накосить. Тогда на свою скотину косить разрешили только после 20-го сентября. Косили вечерами в темноте, светили фонарями. А сушить-то как? Сыро. Так мы рубили сосны, отёсывали их кое-как, втыкали в землю и развешивали на них траву.

До колхозов в Матвееве было, наверно, больше 200 коров. Большинство по три коровы держали. Редко у кого одна корова была. Да лошадей было около сотни. И все кормились. Накашивали. А как пошли колхозы, стали не прокашивать. Луга начали зарастать. Сейчас уже всё заросло.

В ноябре 1959 г. на месте колхоза образовался совхоз. Я сразу перешла, подала заявление. Кто не пошёл в совхоз, у того колхозный стаж не засчитывался, и пенсии назначались маленькие. У меня до реформы 1961 г. пенсия была 400 рублей, после реформы — 40 рублей. Минимальная пенсия в то время была 30 рублей, а кто потерял стаж, тот получал 12 рублей. Первые годы на пенсии иногда работала, когда попросят, то на ферме кого подменить, то за сеном съездить.

Дети школу закончили, стали учиться в институтах. 32 года без перерыва на родительские собрания в школу проходила. Разъехались дети по всей стране. Остались мы с мужем одни…

* * *

Елизавета Михайловна и Владимир Алексеевич Костровы вырастили и воспитали семерых детей: Михаила, Николая, Алексея, Галину, Александра, Петра, Владимира.

МИХАИЛ. После школы поступил в военное училище. Получив аттестат с правом выбора места службы, уехал в Австрию. 3 года служил за границей, помогая оттуда родителям: деньги присылал, привозил одежду братьям. Затем год служил в Хабаровске. Демобилизовавшись, переехал в Ленинград, где работал на заводе имени Ефремова (производственное объединение «Электросила») заместителем директора по гражданской обороне.

НИКОЛАЙ. После школы учился в училище механизации в Костроме. Затем служил четыре года на Балтийском флоте. После армии поступил в Уральский политехнический институт в Свердловске. Создал там семью. Работал главным механиком в тресте «Уралстальконструкция» в Екатеринбурге.

АЛЕКСЕЙ. Школу закончил с серебряной медалью. Учился в Пермском политехническом институте, получая сначала повышенную, затем — Ленинскую стипендии. Окончил институт с отличием. Защитил кандидатскую, а потом — докторскую диссертации. Работает во Владимирском государственном техническом университете заведующим кафедрой информатики и вычислительной техники. Действительный член международной Академии информации.

ГАЛИНА. После окончания Костромского педагогического института три года преподавала в школе. Затем уехала в Тверь, где работала в вычислительном центре на камвольном комбинате.

АЛЕКСАНДР. Окончил Костромской педагогический институт. Работал учителем физики сначала в Парфеньевской, затем в Матвеевской средних школах.

ПЁТР. Окончил Пермский политехнический институт. Работал в Перми коммерческим директором акционерного общества «Диалог-Пермь».

ВЛАДИМИР. Окончил Пермский политехнический институт. Работает коммерческим директором технической фирмы.

Елизавета Михайловна проживала до своей кончины (в 2007 г.) в Матвееве, в семье своего сына Александра.

← пред. | содержание | след. →